Светлый фон

Он заносил нож, потом опускал его и снова заносил. Потом тихонько рычал и тыкал ножом в направлении веранды. Возможно, подогревал себя для решающей атаки.

Она приблизилась к нему сзади, не таясь, но он не услышал ее. Джо был затерян в своем собственном мире. Подчиняясь внезапному импульсу, она схватила его за кисть и резко повернула ее против часовой стрелки.

Джо зашипел, и Ларри Андервуд слегка шевельнулся во сне, перевернулся на другой бок и вновь затих. Нож упал на траву между ними, и серебряные лунные блики засверкали на его зазубренном лезвии. Они напоминали светящиеся снежинки.

Он уставился на нее с выражением злобы, упрека и недоверия. Надин смело встретила его взгляд. Она указала рукой в том направлении, откуда они пришли. Джо злобно потряс головой. Он указал на веранду и сделал ужасающе откровенный жест, проведя большим пальцем себе по горлу на уровне адамова яблока. Потом он усмехнулся. Надин никогда раньше не видела, как он улыбается, и мороз пошел у нее по коже. Даже если бы его сияющие белые зубы превратились в остро отточенные клыки, улыбка не стала бы более свирепой.

"Нет", — сказала она мягко. "Или я разбужу его прямо сейчас".

Джо встревожился. Он быстро покачал головой.

"Тогда пошли назад. Спать".

Он бросил взгляд вниз на нож, а потом снова посмотрел на нее. Свирепое выражение исчезло с его лица. Он был теперь всего лишь потерявшимся маленьким мальчиком, который требовал своего мишку и хотел укрыться колючим одеялом, сопровождавшим его всю жизнь, начиная с колыбели. Надин смутно почувствовала, что, возможно, наступило время отобрать у него нож, просто твердо покачать головой. Но что тогда? Закричит ли он? Он кричал после того, как безумный солдат исчез из виду. Кричал не переставая, исторгая из себя оглушительные и невнятные звуки ужаса и ярости. Хотелось ли ей встретиться со спящим человеком ночью, когда эти крики будут звенеть у них в ушах?

"Ты идешь?"

Джо кивнул.

"Хорошо", — сказала она спокойно. Он быстро нагнулся и поднял нож.

Вдвоем они пошли обратно, и он доверчиво жался к ней, забыв, по крайней мере, на время, о человеке, невольно вторгшемся в их жизнь. Он обнял ее и заснул. Она почувствовала старую знакомую боль в животе, гораздо более острую и всеобъемлющую, чем боли, вызванные усталостью. Причиной ее была женская болезнь, и здесь нельзя было ничем помочь. Вскоре она уснула.

Она проснулась ранним утром — часов у нее не было. Тело ее замерзло и застыло. Она почувствовала внезапный страх, подумав о том, что Джо хитро дождался того момента, когда она уснет, снова подкрался к дому и перерезал глотку спящему. Руки Джо уже не обвивали ее. Она чувствовала себя ответственной за детей, которых не спросили, прежде чем произвести их на свет, но если он сделал это, то она прогонит его. Отнимать чью-то жизнь, когда и так столько жизней было отнято, — это непростительный грех. И кроме того без чьей-нибудь помощи ей не продержаться наедине с Джо. Это все равно что быть в одной клетке с легко возбудимым львом. Как и лев, Джо не мог (или не хотел) говорить. Он лишь рычал своим голосом потерявшегося маленького мальчика.