Она села и увидела, что мальчик по-прежнему рядом с ней. Во сне он просто слегка отодвинулся от нее. Он лежал, свернувшись калачиком, как зародыш, с большим пальцем во рту, с ножом в руке.

Снова одолеваемая сном, она пошла к траве, помочилась и вернулась обратно к своему одеялу. На следующее утро она уже не знала, действительно ли она просыпалась ночью, или это был только сон.

Если мне и снились сны, — подумал Ларри, — должно быть, хорошие. Но ни один из них не всплывал у него в памяти. Он чувствовал себя, как в прежние времена, и подумал, что сегодня будет хороший денек. Сегодня он увидит океан. Он скатал свой спальный мешок, укрепил его на багажнике, пошел обратно за своим рюкзаком… и остановился.

Справа от цементной дорожки, неподалеку от крыльца, росистая трава была прибита. Когда роса испарится, трава снова поднимется, но сейчас она удерживала следы ног. Он был городским мальчиком и уж никак не следопытом, но надо быть слепцом, — подумал он, — чтобы не увидеть на лужайке два типа следов: большие и маленькие. В какой-то момент ночью они подходили к веранде и смотрели на него. Мороз пошел у него по коже. Такая скрытность ему не понравилась, а первый укол возвращающегося страха понравился ему еще меньше.

Если они не объявятся сами в ближайшее время, — подумал он, — я попытаюсь застигнуть их врасплох. Одна мысль о том, что он может сделать это, вернула ему большую часть уверенности. Он надел рюкзак и отправился в путь.

К полудню он добрался до Уэллса, где проходило шоссе № 1. Он подкинул монетку, и она упала решеткой кверху. Он повернул на юг по шоссе № 1, оставив монетку равнодушно блестеть в пыли. Двадцать минут спустя ее нашел Джо и уставился на нее так, словно это был кристалл гипнотизера. Он положил монетку себе в рот, но Надин заставила ее выплюнуть.

Через две мили Ларри впервые увидел океан — огромное синее животное, которое сегодня отличалось медлительность и ленью. Он был совершенно не похож на Тихий океан или на тот вид Атлантики, который открывается с Лонг-Айленда. Та часть океана выглядела какой-то благодушной, почти ручной. Здесь вода была темнее, почти кобальтового цвета. Волны накатывали одна за другой и бились о камни. Пенная накипь, густая, как яичный белок, взлетала в воздух, а потом падала обратно. Стоял постоянный ворчливый гул прибоя.

Ларри оставил велосипед и пошел к океану пешком, ощущая глубокое волнение, которое он не мог объяснить. Он был здесь. Здесь был конец востока. Здесь был край земли.

Он пересек заболоченное поле, хлюпая по воде, заполнившей пространство между кочками и рощицами камыша. Вокруг стоял густой, плодородный запах прилива. По мере того, как он все ближе и ближе подходил к краю земли, кожа земли шелушилась, а под ней обнаруживалась голая гранитная кость. В синем небе кружились белые чайки, крича и причитая. Никогда ему не доводилось видеть сразу столько птиц. Ему пришло в голову, что, несмотря на всю свою красоту, чайки питаются падалью. Вслед за этим в голове у него появилась одна из тех мыслей, которые лучше не высказывать вслух, но она не успела сформироваться в его сознании, прежде чем он успел ее подавить: Позже эти мусорщики сослужат мне хорошую службу.