– Почему ты позволила ему так поступить?

– Я боялась.

– Чего?

– Двигаться; жить. Каждый день агония.

– Да.

Васси прекрасно понимал эту совершенную неспособность существовать.

Жаклин чувствовала его рядом, чувствовала, как он раздевался, как поцеловал землистую кожу на животе тела, которое занимала Жаклин. Кожа была отмечена ее трудами; она растянулась сверх меры, ее рассекали не заживающие полосы.

Он лег рядом, и от прикосновения его тела Жаклин стало хорошо.

Она дотронулась до головы Васси. Ее суставы застыли, каждое движение отдавалось болью, но она хотела повернуть к нему лицо. И Жаклин увидела Оливера, как он улыбался, и они поцеловались.

«Боже, – подумала она, – мы вместе».

И когда Жаклин подумала об этом, ее воля стала плотью. Под его губами ее черты растворились, превратились в красное море, о котором она так мечтала, и оно захлестнуло его лицо, которое и само начало расплываться: они превращались в общий поток, созданный из мысли и костей.

Острые груди пронзили Васси, как стрелы; а эрекция, заточенная разумом Жаклин, убила ее в ответ одним ударом. Сплетясь в приливе любви, они помыслили себя уничтоженными, и уничтожились.

Снаружи плакал и скорбел твердый, материальный мир, пустой треп покупателей и продавцов не смолкал всю ночь. Но со временем равнодушие и усталость одолели даже самых энергичных торговцев. И внутри, и снаружи воцарилась исцеляющая тишина: конец всем потерям и приобретениям.

Кожа отцов

Кожа отцов

Автомобиль закашлялся, захлебнулся и умер. Дэвидсон неожиданно осознал, до чего же сильный ветер дует на пустынной дороге, заглядывая в окна его «мустанга». Он попытался оживить мотор, но тот определенно сопротивлялся. Отчаявшись, Дэвидсон уронил державшие руль потные руки и обозрел территорию. Во всех направлениях, куда ни взгляни, – горячий воздух, горячие скалы, горячий песок Аризоны.

Он отворил дверь и ступил наружу, на раскаленное пыльное шоссе. Оно, не сворачивая, простиралось до самого горизонта. Если он прищуривал глаза, ему удавалось разглядеть далекие горы, но как только он пытался сфокусировать на них взгляд, они расплывались в раскаленном дрожащем воздухе. Солнце уже начало припекать ему макушку там, где начинали редеть светлые волосы. Он отбросил крышку капота и начал безнадежно копаться в моторе, проклиная отсутствие у себя технической сметки. Господи, подумал он, им нужно было так делать эти чертовы штуки, чтобы любой дурак мог разобраться в них.

Тут он услышал музыку.

Она была так далеко, что поначалу походила просто на тихий свист в ушах, потом стала громче.