– Он и спрятал. И хранил до смерти. Хотел, чтоб я ее нашел, только опередили меня. – Федя уронил лицо на руки, словно весь мир навалился на него своей тяжестью.

– Хочешь сказать, что икона опять по рукам пошла? – Красногубов встрепенулся, но нельзя было понять, чего в его лице стало больше: испуга или восторга.

– Не на ваше дежурство пришлось. Скоро все знать будут.

– Сколько? – вопрос Красногубова был понятен Феде без уточнений.

– Двое. Пока что.

– Нет, больше я ни в жисть в это дело не сунусь. К старости только сумел от клейма сумасшедшего отмыться…

После этого капитан окончательно ушел в себя и беседа сбилась на вежливые, но неловкие околопогодности. Прикончив пиво, Красногубов, к Фединому облегчению, сказал, что ему пора.

Вернувшись в храм, Федя повинился, принял от настоятеля епитимью и стал прислуживать вдвое усердней, чем прежде. По крайней мере так должно было выглядеть со стороны. Отец Владимир поначалу старался держаться строго, но руководить приходом без помощи молодого дьякона казалось абсолютно невозможным. Тот умело вел хозяйство, знал поименно всех прихожан, да и на службах всегда был предусмотрителен.

Несмотря на то что Федя работал усердней, чем прежде, он не получал от этого былого окрыления – все его мысли были нацелены на письмо, оставшееся у настоятеля. Бабов подтвердил, что никаких вещественных доказательств и приложений к делу от отца Владимира не поступало. Икона находилась в полицейском хранилище, и о ней пока можно было не беспокоиться, хотя новый батюшка уже пообещал прихожанам к Пасхе служить по редкой обновке, что всколыхнуло охочих до брендовых обновок обитателей элитного поселка.

Так или иначе, но письмо Федя решил раздобыть во что бы то ни было, только сделать это нужно было аккуратно и чисто – второго прощения от настоятеля можно было ждать дольше, чем второго пришествия. Дьякон упросил Игната откладывать отдельно мусор из покоев отца Владимира и собственноручно перебирал его. Он не спускал глаз с самого настоятеля и его матушки. Было, конечно, маловероятно, что они избавятся от письма или станут носить его с собой, а врываться и переворачивать дом вверх дном было слишком ненадежной идеей.

За этими заботами и размышлениями Федя совсем не заметил, как наступил апрель. Словно в одно мгновение земля всосала все лужи и остатки снега, а на деревьях вспыхнул салют салатовых почек. Так же внезапно вспыхнула и закрепилась в голове дьякона идея о том, как заполучить письмо. При помощи Красногубова Федя раздобыл бланк вызова на допрос и заполнил его на имя отца Владимира, сделав на полях приписку о необходимости предоставить следователю утаенное вещественное доказательство – письмо.