В последующие годы земля Линареса давала очень скудные урожаи апельсинов – и это при отсутствии вредителей и заморозков. Хозяева, привыкшие к изобилию, растерянно пересчитывали собранные апельсины, но результат был все тем же: в ящиках оставалось много места, которое нечем было заполнить.

Никто из них не вспомнил о пчелах. Никто не потрудился их сосчитать. Кроме Симонопио.

109

109

Наконец-то я здесь. И хоть я грубый, упрямый и невежественный эгоист, но я продолжаю говорить с тобой, зная, что все эти годы он спокойно дожидался меня. И ждет сейчас по ту сторону холма, куда ведет тропинка Рехи.

110

110

Он знает, что я приехал, но он терпелив: он ждал так долго, что не против подождать еще. В его распоряжении все время этого мира. Няня Реха покачивается рядом с ним в кресле-качалке в том самом мире, который некогда с радостью встретил их под мостом, где оба провели свои первые часы и увидели первый свет. В этом мире, где время не движется, они припасли местечко и для меня.

Я хочу к ним, но боюсь. Меня пугает, что они увидят, каким я стал, – что я старик. Боюсь, Симонопио будет ждать, что я снова стану карабкаться по апельсиновым деревьям, ловить жаб, щелкать зубами орехи и дам приют потомкам блох, вшей и клещей, которые обитали на наших телах много десятилетий назад. Но я давно разучился быть ребенком.

«Слушай внимательно и мотай себе на ус, Франсиско». Теперь я отчетливо его слышу, словно он говорит мне на ухо, но я сопротивляюсь. Он зовет меня до боли знакомым голосом, он напевает мне своим особенным голосом, но мне страшно. Я боюсь, глядя ему в глаза, признаться, что в течение многих лет старался его не вспоминать, что десятилетия оставался слеп и глух к его зову, что последние лет пятнадцать потратил и вовсе впустую. И, поскольку сейчас я слышу, вижу и понимаю то, чего не мог раньше, я осознаю, что всегда слышал его зов, настойчивый, неустанный, сильный.

Мне страшно взглянуть ему в лицо и прочесть на нем разочарование.

111

111

Сейчас вокруг нас кружатся пчелы, и я понимаю, о чем они просят своим пением: «Приди-приди-приди, приходи быстрее, быстрее, беги бегом». И я знаю: это он их послал. Теперь я тоже слышу: слабый детский вздох рождается где-то внутри меня. Я всматриваюсь в себя и нахожу ребенка, каким был когда-то. С годами этот ребенок никуда не делся. Он ждал меня все это время и говорил со мной на языке Симонопио: погруженный в воспоминания, иной раз молчаливый, терпеливо ожидающий, что его выпустят на свободу.

В нем – во мне – нет больше места обидам и ревности, и он взволнован – я взволнован, – потому что этот день наконец-то настал. Он приветствует меня, как старого друга, и напоминает, что когда-то мы были смелыми и безрассудными и не пасовали ни перед чем. Он просит, чтобы мы как можно скорее отправились в путь. «Я соскучился», – говорит он, и радость, которую я испытываю при мысли, что скоро снова вернусь к битвам апельсинами, к беготне во все лопатки, к лазанью по деревьям, к игре в прятки до упаду, к плаванию в реке, к ощущению в своей руке надежной руки Симонопио, захватывает меня целиком.