Так вот, мы с Джимом играли в мяч у меня на заднем дворе. Был прекрасный летний вечер, смеркалось. Стояла такая тишина, что было слышно, как мяч шлепает по нашим бейсбольным перчаткам. А этот новенький шагал по улице.

Намерения его были очевидны. На руке у него была перчатка.

Не просто какая-нибудь перчатка - перчатка первого бэйсмена. Вы никогда не обращали внимание, что настоящие тупицы всегда берут перчатку первого бэйсмена? Думаю, это потому, что они боятся мяча. Большой кожаный черпак - чтобы не подпускать мяч к себе близко.

Во всяком случае, на лужайку он не пошел. Он стоял на обочине, за спиной у Джима, и наблюдал за нами. Мы сделали вид, что не замечаем его. Джиму-то легко, он на него не смотрит. Мы бросали мяч друг другу, а этот смотрел мне прямо в лицо, изредка поглядывая в небо.

Мало того, что для нас он был малолеткой и носил эту дурацкую перчатку первого бэйсмена, парень был маленький и толстый. Голову он, наверное, не мыл целый месяц; грязные, сальные пряди волос спадали на лоб. Лицо - как у поросенка. Круглое, с маленькими розовыми глазенками. Красный нос сопливил, поэтому толстяк постоянно шмыгал и время от времени слизывал сопли с губ. На нем была красная рубашка с желтыми цветами, расстегнутая внизу. Живот пер наружу, как серый пудинг. Ниже торчали боксерские трусы. Будто он подтянул их, но забыл подтянуть шорты. Трусы были белые в синюю полоску. Шорты - клетчатые бермуды - похоже, готовились свалиться. У них были громадные, раздутые карманы до колен. Дальше, за жирными икрами, он нацепил черные носки. На ногах - сандалии.

Я не шучу. Именно так он и выглядел.

Настоящий подарочек.

Я старался на него не смотреть, но это было нелегко, потому что он стоял прямо за Джимом. Я ужасно хотел, чтобы он свалил. И чувствовал себя полным ничтожеством, потому что игнорировал его. Он не говорил ни слова. Просто стоял там, шмыгая носом, лизал сопливые губы и изображал что-то вроде улыбки.

Очень скоро он начал бить кулаком по перчатке.

Я не мог на это смотреть. Не очень-то приятно, когда от тебя воротят нос.

Поэтому я окликнул его:

- Выше голову, парень! - и бросил ему мяч.

Не швырнул изо всех сил, нет, ничего подобного. Бросил высоко, слабо и прямо к нему. Он на секунду оживился, а потом, когда мяч подлетел выше, занервничал. Наклонившись, он отвернулся и потянулся своей здоровенной перчаткой вверх, совсем не туда, куда надо. Мяч пролетел над ним куда-то на улицу. Когда мяч отскочил от тротуара, толстяк заглянул в перчатку. Он нахмурился, будто на самом деле удивился, что она пустая, и сказал: