Но в квартире Марины я чувствовал, что падаю бесконечно.

Я начал приходить в коммуналку каждый вечер после работы. Приносил с собой дорогое вино, стручковую фасоль, филе индейки. Усаживался на скрипучий диван у круглого стола. Пил терпкий зеленый чай. Слушал разговоры. Я ждал зова Города. Ждал, когда он позволит действовать.

И потом зов прозвучал.

Через две недели после знакомства я взял Марину под локоть и повел на улицу.

– Люблю гулять по ночам! – оживилась она. – Со мной давно никто не гулял.

Мы шли вдоль Обводного канала, по узкой замерзшей тропинке, куда-то в пыльную темноту. Мне надоело, я вызвал такси и повез Марину в центр.

– Зачем ты позвала меня той ночью?

Она повела плечом, разглядывая мелькающие за окном пятнышки фонарей в отражении реки.

– Ты был несчастный и одинокий. Как раз в моем вкусе.

– Жалеешь ущербных?

– Не говори глупостей. Ты не ущербный, а потерявшийся. Ты сошел с дороги и не знаешь, как вернуться обратно.

– Где-то во мне тоже есть доброта?

– Ты и так добрый.

Мы остановились у дорогого ресторана на Невском. Я провел Марину за столик, заказал водки. Сказал, расстегивая верхнюю пуговицу на воротнике и оттягивая галстук:

– Я не добрый, Марина. Я циничный и наглый, коварный и ублюдский. Я такой, каким ты меня встретила тогда, в подворотне. Я не был несчастен, а просто перепил. Это разные вещи, да?

Она смотрела на меня с улыбкой.

– Я за то, чтобы все цели были достигнуты, а все задачи – решены, – улыбнулась Марина. – Высшая точка наслаждения человека – добиться всего, чего он желал. Если ты хочешь добиться всего таким способом, что ж, не буду останавливать.

– А у тебя какая цель и какие способы?

Я мимолетно разозлился. На эту Маринину улыбку, на ее невинный взгляд, на татуировку солнца на лбу, которую не видно было при свете, но зато она светилась в темноте. Еще на плоском животе Марины, вокруг пупка, была другая татуировка – голубой треугольник. Бессмысленный, светящийся треугольник.

Она вздохнула, закручивая розовые волосы указательным пальцем. Потом сказала: