— Когда ты выполнишь свое задание и вернешься, портрет будет в полном порядке. Только смотри, чтобы тебя никто не заметил, Майра. Если кто-то заметит тебя, его ты больше никогда не увидишь.

— Не заметит! — залопотала она. — Я клянусь, никто не заметит!

И теперь, приблизившись к дому Генри Бюфорта, она вспомнила о том предостережении. Она огляделась вокруг, желая убедиться, что на дороге никого нет. Шоссе было пустынно. Хрипло каркнула ворона на чьем-то по-октябрьски голом поле, и — больше ни звука. Казалось, день трепещет, как живое существо, а земля лежит, оглушенная под медленным биением его не по сезону жаркого сердца.

Майра пошла по дорожке к дому, на ходу задирая подол голубой блузы и проверяя, на месте ли ножны и штык в них. Пот, щекоча и вызывая зуд, стекал по ее спине и за бюстгальтер. В окружающем безмолвии и неподвижности она на краткий миг обрела какую-то красоту, хотя сама об этом не подозревала и, скажи ей кто это, никогда бы не поверила. Ее расплывшееся лицо с обычно бессмысленным выражением наполнилось — по крайней мере в эти секунды — какой-то глубокой устремленностью и заботой, чего никогда не случалось раньше. У нее довольно четко обрисовались скулы — впервые со времен старших классов школы, когда она решила, что ее цель в жизни — съесть все сладкие пудинги и шоколадные конфеты с ромовыми начинками на свете. Последние четыре дня, или около того, она была так занята все более порочным сексом с Королем, что почти не думала о еде. Ее волосы, обычно свисавшие вдоль лица сальными космами, были собраны на затылке в небольшой конский хвост, открывающий лоб и брови. Вероятно, испуганные неожиданно огромной дозой гормонов и такой резкой нехваткой сахара после многих лет переизбытка, прыщи, покрывавшие все ее лицо сетью маленьких вулканчиков с тех пор, как ей минуло двенадцать, стали исчезать. Еще большая перемена произошла с глазами — огромными, голубыми, почти дикими. Это уже были глаза не Майры Эванс, а какого-то зверя из джунглей, в любой момент готового броситься и разорвать.

Она подошла к машине Генри. Теперь кто-то ехал по шоссе № 117 — старый, дребезжащий фермерский фургон полз в город. Майра скользнула за передок «тандерберда» и пригнулась за радиатором, пока фургон не исчез из виду. Тогда она выпрямилась, из нагрудного кармана блузона достала сложенный листок бумаги, развернула его, аккуратно разгладила и засунула под один из стеклоочистителей так, чтобы коротенькая записка была хорошо видна.

НИКОГДА НЕ СМЕЙ ВЫСТАВЛЯТЬ МЕНЯ И ОТБИРАТЬ КЛЮЧИ ОТ МОЕЙ МАШИНЫ, ТЫ, ЧЕРТОВ ЛЯГУШАТНИК! — было написано на листке.