– У вас впереди будет целый день блужданий по туннелям, даже если вы просто проберетесь к шахтам «Молнии», посмотрите одним глазком и тут же назад, тем же путем, что пришли. Но, я так подозреваю, вы этим не ограничитесь. В общем, судя по всему, даже если все пойдет нормально, вы вряд ли выберетесь наружу раньше завтрашнего дня. Поесть вам будет необходимо.

– Вы просто золото, – искренне сказала Райа. – Вы собирали все это снаряжение вчера ночью… ручаться готова, что на сон осталось всего ничего.

– Когда тебе семьдесят четыре, – ответил он, – все равно спишь уже мало, потому что кажется, что это пустая трата времени, которого у тебя и так не много осталось. – Нежность, прозвучавшая в голосе Райи, смутила его. – Я, черт возьми, полезу сейчас наверх, обратно, и через час уже буду дома, а там, если захочу, так и вздремну.

Я сказал:

– Вы велели нам использовать свечи, если попадем в воронку или заблудимся. Но без вашего руководства мы тут заблудимся ровно через минуту.

– С этим не заблудитесь, – сказал он, вытаскивая из кармана куртки карту. – Я ее по памяти рисовал, но память у меня точно стальной капкан, так что не думаю, чтобы на ней было много ошибок.

Он нагнулся, мы последовали его примеру. Он развернул карту на полу между нами, взял фонарь и начал скользить лучом по своему творению. Карта походила на один из тех лабиринтов, что печатают на развлекательной страничке воскресных газет. Хуже того, она продолжалась и на обороте листа, и эта часть лабиринта была еще запутанней.

– По крайней мере с половину пути, – сказал Хортон, – можете разговаривать так же, как мы сейчас, не опасаясь, что будете услышаны в шахтах, где могут работать гоблины. Но вот тут красная точка… это место, с которого вам, думаю, имеет смысл идти тихо, говорить друг с другом шепотом и только если потребуется. По этим туннелям звуки разносятся на большие расстояния.

Глядя на повороты и изгибы лабиринта, я заметил:

– Одно очевидно – нам потребуются оба баллона с краской.

Райа спросила:

– Хортон, вы уверены во всех деталях того, что нарисовали здесь?

– Ага.

– Я хочу сказать, ну, вы, возможно, провели за исследованием этих шахт большую часть детских лет, но ведь это было давно. Сколько – шестьдесят лет?

Он прокашлялся, снова заметно смущенный.

– Э-э, ну, не так уж давно. – Он не отводил взгляд от карты. – Видишь ли, после того, как моя Этта умерла от рака, я места себе не находил, был какой-то потерянный и весь был полон этим страшным напряжением, напряжением одиночества и непонимания того, куда катится вся моя жизнь. Я не знал, как от этого избавиться, как укротить свой дух, а напряжение все возрастало и возрастало, и я сказал себе: «Хортон, ради бога, если ты немедленно не найдешь, чем занять время, ты скоро загремишь в комнату с резиновыми стенами». И вот тогда-то я и вспомнил, какой покой я обретал в детстве, шатаясь по пещерам. И я снова взялся за это. Это было в тридцать четвертом, и я бродил по всем этим шахтам и куче естественных пещер каждые выходные почти полтора года. И не далее как девять лет назад, когда подошел мой законный пенсионный возраст, я оказался в такой же точно ситуации и опять отправился в пещеры. Безумное занятие для человека моего возраста, но я не оставлял его еще почти полтора года, пока наконец не решил, что больше не нуждаюсь в этом. В общем, это я к тому, что карта эта основывается на воспоминаниях не более чем семилетней давности.