Все еще хлопая глазами, я присел у двери и вытянул руки. Кэт попробовала ручку пальцем, обернула руку в подол рубашки как в перчатку и распахнула дверь. Я поймал Пегги аккурат под ребра и запихнул обратно в салон, хоть она и всячески старалась выпасть головой вниз на горячий песок.
Ее платье задралось совсем уж безбожно — до самых бедер. И да, босоножек на ее ногах как-то не наблюдалось.
Я присел на корточки у открытой двери. Участок пола под сиденьем Пегги, погруженный в тень, казался какой-то непроглядной Сумеречной Зоной — после слепящего света солнца. Не доверяя глазам, я запустил внутрь руку. Босоножек там не было. Ворсистое покрытие было теплым и влажным — может, от пролитого пива, а может, от пролитой крови. Все, что я мог нашарить — остатки пивной упаковки, разбросанные гайки, рассыпавшиеся орехи и мятые жестянки.
— Разве ее тапки не там? — спросила Кэт.
— Наверное, слетели после столкновения.
Рука наткнулась на одну целую жестянку, правда, лежащую на боку. Я все же поднял ее и потряс — на всякий случай. Пустая, а как иначе.
— Может, Снегович их стырил.
— Я вот их у него не приметил. Может, он бросил их в сумку.
— Что он вообще нам оставил?
— Немногое. И — ничего стоящего. Хотя… погоди! Один есть! — я ухватил босоножку и бросил ее через плечо. Кэт поймала.
— Спасибо.
— Если здесь одна, где-то должна быть и вторая.
И я нашел ее — еще раз внимательно обшарив целлофановый ком, служивший некогда пивной упаковкой. Схватив находку, я медленно встал, кряхтя от напряжения и болей во всем теле. Солнечный свет жестоко ударил по глазам еще разок, и пришлось вдобавок крепко зажмуриться.
— Ее темных очков там нет? — спросила Кэт.
Я покачал головой.
— А ведь они бы тебе пригодились. Попробуй сыскать.
— Ну… — Пожав плечами, я обернулся. Кэт положила руку мне на плечо, чтобы не упасть, нагнулась и сунула правую ногу во второй тапочек Пегги. Левую она уже обула.
— Дай-ка я поищу, — сказала она.
Я уступил ей дорогу, и она, сгорбившись, нырнула в салон. Как и я, вслепую принялась шарить по полу.
— Орешков хочешь? — поинтересовалась она.