– Я поймал его, Фолькоф. Слышите? Он думал обойти нашу сторожу. – Барон уставился на солдата. – А что, он вас тоже задел? У вас на бороде кровь.

– Что? А, нет, это я кашлял, вы-то целы, барон?

– Я цел, Фолькоф, я цел и прекрасно себя чувствую, давно себя так не чувствовал, давно.

А Волков подумал о том, что ему повезло, ибо нет худшего позора для коннетабля, чем потеря своего господина. Даже если господин такой болван.

– А он крепок, Фолькоф, – продолжал барон, с трудом поднимаясь из грязи. – Он очень крепок, этот холерный мужик, он мотал меня, как тряпку, одной рукой. Клянусь богом, я не видел такой силы ни у кого, а второй рукой пытался сломать мне шею. Вы не поверите, Фолькоф, пытался открутить мне голову, словно пробку от бутылки.

– Сержант поспел вовремя?

– Да, вовремя, рубанул ему алебардой по руке, как по мне не попал – не пойму.

– Ваш сержант, конечно, туповатый, но, думаю, он смел и предан вам.

– Именно так, Фолькоф, именно так.

Они подошли к людям, что возились в грязи с великаном и уже стянули его веревкой. Скрутили. Только тут солдат понял, насколько холерный мужик огромен. Кто-то уже побежал за телегой.

– А воняет он похлеще холерного сортира, – заметил барон.

Волков промолчал, он разглядывал это существо и понимал, что оно мало похоже на человека. Серо-желтый гигант только издали напоминал человечий силуэт. Чрево у него было огромно, руки как толстые ветви деревьев, одна из них почти отрублена, а вот левую ногу отрубили совсем.

– А крови-то и нет, – заметил Волков.

– Так и я о том же, – согласился сержант, – я его рублю, а кровищи-то и нету, только жижа желтая течет. Нелюдь…

– Эй, ты меня понимаешь? – Солдат пнул крупную голову. – Ты понимаешь речь человеческую?

Существо лежало молча, таращилось в небо.

– Лежит, он, таращится, – смеялся егерь Клаус. – Чего таращишься, дурак? Ответь господину коннетаблю, это он тебя изловил.

– Нет, – возразил солдат, – мы все его поймали, мы все молодцы. Все участники получат награду. Слышишь, уродец?

Существо вдруг открыло рот, зашевелило губами. Волков ничего не услышал. И, морщась от вони, склонился к нему:

– Что ты там бормочешь?