Они вскарабкались на ближайшую доску, и было облегчением почувствовать под собой что-то твердое. Но самым тревожным, что они все глубоко чувствовали, была почти неестественная тишина. Не было слышно ни отдаленного обстрела, ни отрывистой очереди из пулемета, но Кирк заверил их, что они движутся на юг, навстречу дружественным силам.

Они двинулись вперед, выискивая какие-либо признаки жизни.

Затем...

Сквозь туман они начали различать предметы, выступающие из темноты. Они были высокими и наклонными, ярко-белыми, некоторые из них были простыми деревянными крестами, а другие возвышались надгробиями в форме изголовья кровати.

- Чертово кладбище, - сказал Говард.

- Они сражались на кладбище... Черт возьми, - сказал Джеймсон.

- Эта борьба давно закончена, - сказал им Кирк, пока они продвигались вперед, доска иногда опускалась, но не проваливалась под ними полностью.

Они двинулись дальше, и Крил не сказал ни слова. Он что-то чувствовал вокруг них – это было то же самое чувство, которое он испытывал тогда, на кавалерийском посту... И оно становилось все сильнее. Оно двинулось вверх по его позвоночнику, словно кто-то провел по нему когтями, и осело в животе густой темной массой.

- Послушайте, - сказал Говард.

Далеко слева от них, на краю тумана, стояла женщина. Она была одета в какую-то рваную рубашку, заляпанную грязью. Ее темные волосы ниспадали на одно плечо, словно петля, а лицо сияло белизной. Она стояла неподвижно, как статуя, нечто изваянное, нечто неспособное двигаться. Затем она открыла глаза и рот, и они наполнились сочащейся чернотой, на которую было страшно смотреть.

- Продолжайте, - сказал Кирк. – Это просто сумасшедшая.

Но Крил так не думал, и остальные тоже.

Чем глубже они забирались на кладбище, тем больше было надгробий. Они выступали из спутанных зарослей деревьев, опутанных колючей проволокой, из грязных луж воды и ила, ряды за рядами, гроздьями, белые и покрытые лишайниками, соединяющиеся между собой досками. Крил услышал плеск, слишком громкий для крыс. Звуки, казалось, доносились отовсюду на кладбище. А потом все они начали видеть что-то в тумане: дрожащие белые призраки, медленно пробирающиеся к ним.

Чем дальше они продвигались вперед, тем напряженнее становилось молчание, и стало сложнее различать – краем глаза – памятники и людей, поднимающихся позади них.

Крил видел, что там стоят дети – бледные существа, мокрые и опухшие, их рты открывались и закрывались, как у задыхающейся рыбы.

Сержант Кирк заставлял всех двигаться, пока они почти не перешли на бег.

В неподвижной пустоте эхом отдавался звук их ботинок, стучащих по доскам. Они изо всех сжимали в руках винтовки, их желудки, казалось, застряли в горле, а сердца бешено колотились, мысли кружились на грани безумия. Внезапно из тумана вышел раздутый мужчина, совершенно голый и раздувшийся от газов, и уставился на них невидящими сгустками крови вместо глаз. Кирк встал на колени в боевую стойку и выпустил две пули из своего "Энфилда" в незваного гостя. Первый выстрел чуть отбросил раздутого мужчину, а второй заставил его лопнуть, как воздушный шарик – от него не осталось ничего, кроме белой слизи и сгустков бескровного дренажа на деревянном настиле.