Марина огляделась, грустнея.

Не должны дети жить вот так! Без компьютера, нормальных игрушек. От убранства комнаты за версту несло стариковским духом. Печь, кровать, стол, напичканный макулатурой шкаф. Изрезанная клеенка. Телевизор накрыт крахмальной салфеткой. Окурки в банке из-под оливок. Вместо картины – конверт грампластинки пришпилен к стене. Высоцкий в кепке, с сигареткой.

– Где его мама? – спросила Марина.

– Курлыка? Они порознь живут. Мать пьет. Отец в Москве на стройках.

– Бедный мальчик…

Марине было тошно гостить здесь и пять минут. А ночевать? Питаться? Учить уроки? Но ведь так живут сотни тысяч людей на постсоветском пространстве, и дело не в бедности. Не надо ворочать суммами, чтобы вымести сор, вымыть окна, не смолить в доме, купить ребенку подержанный компьютер.

– Смотрите, – на столе, пригвожденная полушкой кирпича, лежала записка. Паша прочел вслух: – «Деда, я уехал к бате. Если вернешься, не переживай и не ругайся сильно. Я тебя люблю».

– Что ж он учителей не предупредил? – покачала головой Марина.

– Ему со взрослыми разговаривать – мука.

Паша обошел стол. В полу чернел прямоугольник – крышка погреба, наверное.

– Он боялся, – негромко сказал Паша.

– Чего же?

– Всего. Но особенно – школьного подвала.

Марина поймала взгляд ученика. Он словно владел информацией, которая грызла его, хотел поделиться ношей, но трусил.

– Паш? Ты что-то знаешь?

– Я…

Крышка отскочила. Из погреба высунулись руки: серые, перетянутые складками. Они окольцевали щиколотки Паши и дернули с такой силой, что парень рухнул, приложившись лбом об пол.

Марина вскрикнула. Это заняло мгновения: только что Паша стоял перед ней, и вот он уже скрылся в дыре, напоследок царапнув пальцами о половицы в тщетной попытке удержаться. Из подпола захихикало.

Потрясенная, Марина подбежала к люку. Мозг отказывался обрабатывать информацию, услужливо предлагаемую зрением. Непроглядная тьма набухала над отверстием, как тесто над формочкой для выпекания.

– Паша!