Поцелуй Линор прожигает меня насквозь. Я отстраняюсь – этот жар поистине невыносим! – и вдруг чувствую, как по телу Линор, от самых пят до перьев на голове, пробегает леденящий ветер. Ее гитара пропала, руки опущены вдоль тела, ладони повернуты ко мне, голова откинута назад. Губы трогает блаженная улыбка, а от объятого ледяным ураганом тела исходит золотисто-лиловое сияние. Сквозь одежду пробиваются великолепные черные перья, разрывая платье, покрывая собой грудь и руки. Губы приоткрываются и темнеют, приобретая цвет угля с металлическим отливом. Она вскидывает руки, и они сливаются с крыльями, растущими на спине. Опершись на стол, я восхищенно наблюдаю за преображением моей музы, охваченной свечением и свистящим ветром, смотрю, как перья прорастают на лбу…

Но вдруг раздается оглушительный выстрел, и она отлетает назад.

Боже правый!

Она ударяется затылком о стену и падает на пол. Из груди у нее течет кровь, а из головы, как и из одежды, из кончиков пальцев, из башмаков, струится дым. Я хочу кинуться к ней, но внимание мое привлекают жуткие кровавые пятна. Они повсюду: на мебели, на рукописях, на чернильнице, на моей одежде, даже на матушкиной акварели, изображающей Бостонскую бухту.

Что же случилось? Не могу взять в толк.

Господи, что же случилось?!

Я опускаюсь на корточки рядом с Линор и пытаюсь заткнуть ладонями зияющую в ее груди дыру. Кровь сочится меж моих пальцев, обжигая кожу до болезненных волдырей. Едкий дым, поднимающийся над музой, сбивается в клубы. От него нестерпимо жжет глаза и легкие. В горле встает жаркий, шершавый ком, будто туда набился пепел.

– Эдгар, это же вовсе не настоящая девушка, – раздается сзади отцовский голос. – Это химера. Мираж. Праздное отвлечение…

Я оборачиваюсь и вижу Джона Аллана. Он стоит посреди моей комнаты, сжимая в руках дымящееся ружье.

Вот только насчет Линор он фатально ошибается. Вновь обернувшись к моей музе, я вижу перед собой уже не полуворона. А девушку в черном траурном платье, любящую, преданную, умирающую, истекающую кровью на полу в моей комнате. Ее перья бесследно исчезли, как и мощные черные крылья, но лицо по-прежнему сохраняет землистый, мертвенный оттенок, который не на шутку меня пугает. Никогда еще не выглядела она человечнее, чем теперь, и от этого сердцу больнее всего. Я ее не уберег. Она погибла из-за меня. А ведь она была так близка к тому, чтобы воспарить в небеса…

– Отпусти свою музу, Эдгар, – говорит отец, и в голосе его неожиданно слышится нежность, от которой на душе у меня делается только хуже. – Прошу, сынок, отпусти ее. Схвати ее за шею и задуши, забери у нее оставшиеся крупицы жизни. На самом деле ее не существует. Так что никакое это не убийство. Если уничтожишь ее и освободишься от ее пагубного влияния, можешь остаться в моем доме.