– Нас обманывают! Обирают! – завыл этот совокупный пробужденный зверь.

Поднялся вой, все вскочили со скамеек, срывая доски. Тут и там начали бить солдат, выхватили оружие; из карманов тут и там выпрыгивали револьверы и стилеты. Тореадоры, сбившись на арене в кучку, распахнули ворота и с криком бросились с арены, предоставляя ее «солнечной стороне». Колонисты встали с мест, спасаясь к выходам из лож. С ними и шеф полиции попытался увильнуть, но не успел он проделать и двух шагов, как в спину ему прилетела пуля.

Там, где раньше играла музыка, насмерть схватились люди. Бои вскоре захлестнули весь стадион и даже загоны для быков. Винтовки Браунинга вслепую стреляли в пыль, а длинные мачете рубили безобидных зрителей. «Солнечная сторона» с криками и воплями помчалась по песку и заполонила арену. Революция!

Мадам Бейкер гнала своих женщин вперед. Она несла маленькую Мод Байрон – та упала в обморок и висела у нее на руках как мешок. Она больше не произнесла ни слова, спускаясь по лестнице. Люди расступались перед ней.

И вот тогда-то я и покинул сцену своей жизни, исчез в люке, и женщина заняла мое место, украла мое тело. Это случилось, когда мадам Бейкер обратилась к толпе от барьера. В то время мне было хорошо, как будто я растворился, как будто все мое «я» распалось, и ничего не осталось от человека, который смеялся над грубой сценой, разыгрывающейся внизу, на песке. Я дрожал, боялся и хотел улизнуть, но не мог оторвать взгляда от этой сильной женщины. Я хотел, чтобы она тоже взяла меня, понесла на руках, как несла Мод Байрон. У меня было одно горячее желание – лежать там, как бедная маленькая девочка, прижавшись к сильной груди этой великой женщины. Я, возможно, мог бы стать ей… стать великой женщиной…

Страница 972, почерк барона:

Когда я вспоминаю минувшее – это я прожил свою жизнь, я, барон Езус Мария фон Фридель, лейтенант кавалерийского полка и бродяга с большой дороги. Никто иной. Лишь на короткие промежутки меня обуревало чуждое существо, изгоняло меня, отнимая тело и мозг, овладевая мною. Оно выбрасывало меня из меня самого – это хуже. Как это смешно, но по-другому и не скажешь. Но я всегда возвращаюсь, всегда возвращаюсь, беру себя в руки. Десяток или дюжину раз, не более, эта женщина врывалась в мою жизнь. По большей части лишь на короткое время, на несколько дней, на несколько часов только, раза два на неделю, а потом в течение пяти месяцев, когда она (вовсе не я!) прислуживала у графини Мелани.

Как все это было в моем детстве, я не знаю. Знаю только, что всегда был ребенком, и никогда – мальчиком или девочкой. Так продолжалось до тех пор, пока дядя не увез меня от тетушек. Наверное, до этого поворотного момента в моей жизни я ничего не испытывал – ни в том направлении, ни в другом. Я был чем-то средним и свою молодость, проведенную в замке Айблинг, я называю нейтральной полосой жизни.