Она улыбнулась, набросила на него гирлянду из полевых цветов, которая до этого висела у нее на шее, посмотрела ему в глаза, а затем вдруг спросила:

— Как думаешь, что будет с нами потом, когда нас больше не будет?

— Не знаю, может быть, однажды кто-нибудь напишет про нас книгу, — улыбнулся он. — Или не напишет. Разве можно написать про нас хоть что-то, не написав всего? А всего написать про нас ни у кого не получится.

— А потом? Что будет потом?

— Потом? Потом пройдут сотни лет, и наша история превратится в сказку.

— В сказку? Как странно. А что будет потом? — не унималась она, прислонившись к нему всем телом.

— К тому времени все человеческие языки изменятся. Никто не будет помнить наших имен, и сказание станет мифом, о скрытых значениях которого будут спорить мудрецы. Невежды будут его осуждать, а бездари высмеивать как суеверную небылицу.

— И тогда мы, наконец, перестанем существовать?

— Да, тогда мы скроемся от всех, сбросим оковы существования и будем жить в каждом сердце, которое терзается несбыточной любовью, — прошептал он в ответ тихому шелесту трав и одинокому всплеску воды.

Так завершился их разговор на берегу полноводной реки среди невесомо парящих камней, цветущих долин и водопадов, потоки которых устремлялись вверх и текли в обратную сторону. Они расстались, чтобы заблудиться в бездонных глубинах вселенной, обратиться в иллюзорную сущность, в потустороннюю прану, в одинокую частицу чьей-то бесконечно далекой души где-то там, в неописуемой тьме мирозданий.

Эпизод второй Длинные тени. Утро в парке

Эпизод второй

Длинные тени. Утро в парке

Вокруг стояла жуткая темень. Он передвигался по ночному проспекту, разбиваясь на тысячи отражений в сверкающих витринах модных салонов, бутиков, магазинов, отелей, кафе, баров, ресторанов. Он видел себя в них, хотя его в них не было. Как это было глупо! Городские витрины передразнивали его, коверкали отражение лица, выкручивали ему руки и ноги. Точно так же они издевались над всеми, кто проходил мимо, над всеми, кто попадал в их липкие сети. Они были всесильны — эти витрины и мигающие ночными огнями вывески, они диктовали свои правила игры, правила поведения. Они решали, кому и как жить в этом городе, чем заниматься, к чему стремиться, с кем заводить знакомства, а кого игнорировать.

На него тоже распространялись правила игры большого города, но ему не хотелось выстраивать дружеские отношения с этими соблазнительно мигающими вывесками, и они все время как будто пытались ему отомстить за это, не признавая за ним права на иную жизнь, не связанную с гаджетами, мобильными приложениями, ненужными услугами, развлечениями и навязчивой рекламой. Иначе ему бы не пришлось сейчас напряженно думать о том, где бы чего-нибудь перекусить и отоспаться так, чтобы никто его не заметил. Пожалуй, больше всего ему хотелось именно этого — спрятаться в каком-нибудь укромном месте и пролежать там, свернувшись калачиком, всю ночь. В ногах гудела нестерпимая боль, которая отдавалась в костяшках при каждом шаге. Он забрел в первую попавшуюся подворотню, бухнулся на скамейку и стал разминать лодыжки, чтобы хоть как-то снять усталость в ногах.