– Мне яичницу-болтунью, – сказала Ямайка, – с хрустящим беконом. Хорошо прожаренные картофельные оладьи. И дрожжевой тост. А он сейчас вряд ли в состоянии что-то съесть.

– Тост вам тоже хорошо прожарить? – Официантка подлила кофе в кружку Ямайки. Баш пил из своей медленно и осторожно, словно боялся утопить в ней резцы.

– Люблю, когда с угольком.

– Отнесу заказ на кухню. Повар боится, что из-за шторма отключится электричество.

Было еще три заказа. Водитель трактора заворачивал в газету обильный завтрак. Он готовился к бесконечному трудовому дню. Через два столика сидела парочка: выпускник частной школы, любящий сочетать джемпер с рубашкой, и блондинистая пташка с впалыми глазами, его жена или невеста. Они ждали свои клубные сандвичи и не понимали, что здесь делают, посреди этого снежного кошмара. За стойкой сидел парень, которого они встретили в туалете. Он был похож на недоучившегося школьника, пил слишком много кофе и болтал с Эй Мисс.

– Она хороша, – сказала Ямайка. – Подливает кофе, даже если об этом не просишь.

– Ты?.. – Какое-то время Башу придется изъясняться жестами и односложными фразами.

– Я пробовала работать официанткой. А кто не пробовал? – Ямайка отпила кофе. – Ты собираешься оставить пистолет себе?

Баш побледнел от шока. Он забыл, что сунул пистолет в карман своей оливковой шинели. Он буквально сидел на нем, и это вылетело у него из головы.

– Ладно. Погоди. Сейчас ты спросишь, почему мы не вызвали копов. А я отвечу, что пистолет – причина, по которой нам лучше избегать лишних вопросов от полиции. Они любят задавать вопросы и совершенно не заинтересованы в наших ответах.

– Спросить о Джонатане. Я собирался. На самом деле. – Говорить было больно, но ее дурь помогла. – Но ты права.

Ямайка нахмурилась.

– Джонатан. – Она тяжело вздохнула. В этом вздохе слились боль и сожаление. – Джонатан, о мой бедный Джонатан.

В течение следующего часа она рассказала историю до конца. Даже если бы таблетки не сработали, ее слова заставили Баша забыть о своей боли.

* * *

Кенилворт Армс использует то, что ему известно.

Здание сохраняет форму, если помнит, какой она должна быть. Оно не в курсе человеческой трагедии, происходящей в старых стенах. В последнее время провалы в памяти длятся слишком долго.

Слишком много деталей забыто. А в те, которые оно помнит, могли закрасться ошибки.

Здесь всегда проливалась кровь.