Мальчик был ее неизменной радостью. Ему минуло три года, и он задавал вопросы, на которые могли бы ответить лишь боги. Если ему хотелось играть, она откладывала работу и играла с ним; когда же он был настроен сидеть смирно, она сидела рядом, рассказывая ему волшебные сказки, или на свой лад, красиво и благочестиво, объясняла ему чудесное и непонятное. По вечерам, когда пред алтарями и священными изображениями зажигались лампочки, она учила его детским молитвам; уложивши спать, садилась с работой у постельки, любуясь мирной прелестью его личика. Когда он во сне улыбался, она знала, что божественная Куаннон забавляет его играми из царства теней; и она шептала буддийское заклинание, взывая к Деве, «всегда милостиво склоняющейся на звуки молитвы».
В ясные дни она поднималась на гору Дакейяма со своим мальчиком на спине. Эти прогулки доставляли ему большое удовольствие; он жадно вслушивался и всматривался во все, что происходило вокруг него. Дорога постепенно поднималась в гору, шла чрез леса и рощицы, по цветущим лугам, между утесами, где в цветах жили сказки, а в старых деревьях ютились духи. Раздавался крик диких голубей: «коруп-коруп», и страстно нежное воркование ручных: «о-вао, о-вао». А цикады трещали, жужжали и пели…
Кто с тоской ожидает возвращения издалека любимого человека, тот идет на гору Дакейяма, с вершины которой открывается вид на несколько провинций. На этой вершине – камень, величиной и формой напоминающий человека; множество камешков разбросаны вокруг него и на нем. А рядом – синтоистский храм, посвященный духу некой принцессы. Она с тоской смотрела вдаль с этой вершины, ожидая далекого возлюбленного; но тот не вернулся, и с горя она умерла, навеки окаменев. Народ же на этом месте воздвигнул храм; в нем до сих пор молятся о счастливом возвращении с чужбины близких людей. Уходя, каждый молельщик берет с собою камешек; когда же желанный вернется, камешек нужно положить на прежнее место, вместе с несколькими новыми, в знак памяти и благодарности.
Когда О-Тойо возвращалась с такой прогулки домой, густые сумерки уже спускались на землю, окутывая город и рисовые поля; путь был далек, и шла она медленным шагом. Сверху ее путь освещали звезды, а снизу – светлячки. Когда на небе показалась луна, О-Тойо пела детскую песенку:
Ноно-сан, луна златая, сколько времени тебе? «Тринадцать, тринадцать и девять мне дней!» Как ты молода еще! Потому и опоясана ты красивым красным кушаком. Отдай его лошадке! — Нет, не отдам!» Отдай его коровке! — «Нет, не отдам!»А с серых необъятных полей поднимался и улетал в синий мрак ночи невидимый хор, будто голос самой матери земли; то лягушки заливались, а О-Тойо говорила ребенку: «Слышишь лягушек? Они кричат “Мэ Кайюи, Мэ Кайюи, – глаза мои смыкаются, я спать хочу!”» То были счастливые и светлые дни!