Филип Эммонс говорил, что монстры, с которыми столкнулись Льюис и Кларк, иногда спаривались с людьми, и чем больше Брайан размышлял над его словами, тем больше в это верил. Теория писателя, что существа каким-то образом замаскировались и проникли в американское общество, казалась ему неубедительной. Гораздо логичнее было предположить, что на протяжении жизни многих поколений они скрещивались с людьми, а теперь у их потомков ни с того ни с сего случались приступы ничем не объяснимой жестокости и ярости. В то же время чистокровные монстры, если таковые еще сохранились, должны были жить в исчезающих заповедниках дикой природы, вдали от крупных городов и населенных пунктов. Например, там, где вырубленный лес восстановился за ночь во всем своем великолепии…
Работая с документами, Брайан не забывал следить и за упоминанием в них своей собственной фамилии. После последней встречи с Эммонсом журналист понял, что ему пора разобраться в причинах своей растущей заинтересованности во всей этой истории, но все его рассуждения сходились на одном – на отце.
Брайан хотел найти отца.
Даже если тот – убийца.
Вот уже несколько дней он не звонил ни матери, ни сестре, а обязательные обсуждения с редактором носили в лучшем случае половинчатый характер. Брайан использовал свою работу для проведения частного расследования, и хотя информации, которая была в его распоряжении, хватило бы на несколько статей, Эммонс был абсолютно прав – «Таймс» никогда не опубликует правдивую историю, а если и опубликует, то не всю.
Но он занимается всем этим не ради своей семьи и работы. Он делает это для себя самого. И если при этом ему придется сжечь за собой мосты, то пусть ему дадут бензин и спички – он не позволит никому и ничему встать между ним и его целью.
На ланч Брайан пришел в дом к Кэрри – приятное бунгало, находящееся на границе исторической части города. Кэрри выставила на стол холодный чай, а Брайан принес такос [116], и они устроились на освещенной солнцем кухне. Было слышно, как на улице соседские дети играют в салочки, и их взволнованные радостные голоса составляли резкий контраст с теми мрачными темами, которые они обсуждали.