Очень подходящий психологический фон для формирования гармоничной натуры, не так ли? Уже взрослый Иван восклицал:

«И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца, и воевод перебили! Дворы и сёла, и имущества наших дядей взяли к себе и водворились в них…».

Детские впечатления, конечно же, наложили на натуру Ивана глубокий отпечаток, и, воспитав в себе государственное мужество, он не стал тем, кого называют «прирождённый воитель и полководец». Но воевать умел, и умел проявлять мужество. Как известно, французский король Генрих IV говорил себе примерно следующее: «А, проклятое тело, ты дрожишь? Ну, что же, пойдём в бой, чтобы ты дрожало не зря!». Очевидно, Иван это же мог сказать о себе.

После смерти матери для него начались годы ужасающие. Детство в восемь лет, по сути, кончилось, но не так, как оно кончалось для великих княжичей – его предков, а печально и унизительно. Как писал Иван: «…князья Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и таким образом воцарились»…

«Опекали» же восьмилетнего царя настолько безобразно, что он и в зрелом возрасте с горечью вспоминал: «Ни в чём нам (с родным младшим братом Юрием. – С.К.) воли не было, но всё делали не по своей воле, и не так, как обычно поступают дети».

На всю жизнь запомнил Иван, как они с Юрием играли, а «князь Иван Васильевич Шуйский» сидел «на лавке, опершись локтем» о постель Иванова отца и, «положив ногу на стул», не бросал на играющих даже мимолётного взгляда – «ни как родитель, ни как опекун, и уж совсем ни как раб на своих господ»…

А ведь Иван был тогда уже достаточно взросл, чтобы ощущать себя не просто мальчиком. Описав врезавшийся ему в душу эпизод с барски развалившимся в спальне покойного Василия III Шуйским, 34-летний царь восклицал:

«Как исчислить подобные бессчетные страдания, перенесённые мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Всё расхитили коварным образом: говорили, будто детям боярским на жалованье, а взяли себе…».