Кларксон был прав, говоря о героизме, пытках, смерти и о бесконечном прославлении истории Греции и Рима, но он был неправ в оценке наследия мятежников. Больше всего на борту корабля восстания влияли на невольников, несмотря на разную степень их участия в мятеже. Те, кто отказался принять рабство, начали борьбу, которая продолжалась несколько веков. Как мученики, они остались жить в фольклоре и в памяти людей, запертых в трюме, на побережье и на плантациях. Мятежников будут помнить, и борьба продолжится [455].
Возвращение домой в Гвинею
Возвращение домой в Гвинею
Опыт смерти и стремление к разным формам сопротивления были связаны с широко распространенными на Западе Африки верованиями. С начала XVIII столетия до отмены рабства большинство пленников полагало, что после смерти они вернутся на родину. Это позволило им «встречать свою судьбу с силой духа и истинным безразличием». Такие верования были особеняо распространены среди народов залива Биафра, но они также встречались среди жителей Сенегамбии, Наветренного Берега и Золотого Берега. Они сохранялись еще долго после плавания по Среднему пути. В Северной Америке и Вест-Индии люди африканского происхождения часто выражали радость, даже экстаз во время похорон, потому что покойный «вернулся домой в Гвинею» [456].
Когда в начале XVIII в. безымянный очевидец писал об умерших на корабле невольниках, он заметил, что «они верят, что после смерти вернутся в свою страну, что заставляло некоторых из них отказываться от пищи. Для многих это был способ возвратиться домой». Женщина из Старого Калабара, которая в 1760-х гг. довела себя голодовкой до гибели на борту работоргового судна, сказала другим невольницам перед тем, как умереть, что «она уходит к своим друзьям». В конце столетия Джозеф Хоукинс писал, что после смерти народы ибау «должны возвратиться в их собственную страну и остаться там навсегда свободными от забот и боли». Аболиционисты знали о вере в переселение душ, как объяснял Томас Кларксон: «По мнению африканцев, только смерть должна освободить их из рук угнетателей, и после того, как они умрут, они немедленно окажутся на родных равнинах, где снова будут жить вместе с родными в спокойствии и радости. И так сильно на них влияют эти представления, что они часто доводят их до крайности, когда они решают поставить точку в своей жизни. «Когда кто-то умер, другие африканцы говорят, что «он ушел в свою счастливую страну» [457].
Очевидец-европеец, который разговаривал с различными пленниками на борту судна, отметил, что «многие считали, что они окажутся в своей стране в своем же теле». Некоторые думали, что они возвратятся к прежней жизни, даже в свое «старое жилье». Другие (которых он назвал «более умными» африканцами) полагали, что они найдут себя на «обширной земле, о которой при жизни ничего не могли знать». В «африканском раю» они будут наслаждаться радостями и роскошью жизни и не иметь никаких забот. Рабы, исповедующие ислам, повторяли «закон... который знают все истинные мусульмане!». Но у них, судя по всему, бытовали разные мнения о том, кто будет сопровождать их в загробной жизни, «будут ли они жить со своими старыми женами» или возьмут «девственниц». По словам автора, который собирал эти сведения, антропологический вывод был следующим: «Их мнение по этому вопросу, нужно признать, является столь темным и непонятным, равно как и недостаточным, что не заслуживает нашего внимания» [458].