Решение написать книгу, в которой я пытаюсь понять, чем же была казанская группировка на самом деле, и разложить подростковый опыт по полочкам, оказалось в некоторой степени психотерапевтическим: я пытался вытащить на поверхность вещи, которые не принято вспоминать. Меня, как и десятки тысяч сверстников, травмировало повседневное насилие, на котором держалась местная иерархия: унижение, избиения и грабеж – все это было обыденностью в Казани моего детства. Когда я разделил структуру и кодекс группировки на составляющие, я понял, что участие в ней повлияло на меня обратным образом – я жил вопреки этому миру, протестуя против маскулинного образа жизни, не разбираясь толком, враг он мне или нет.

Вытаскивать те воспоминания было непросто, пока в какой-то момент я не отключил в себе оценочную часть и остался беспристрастным исследователем. Только так я смог писать о некоторых вещах (например, главу, в которой герои говорят об отношении к женщинам). Книга подошла к концу, и настало время вновь включить оценку. Группировка – это ненормально, в здоровом обществе она не может появиться. Я не приемлю правила «Пацан всегда прав». Надо задумываться о моральной стороне своих поступков, правда не должна быть на стороне силы, слабого нельзя обижать только потому, что он слабый, а индивидуальность важнее выдуманных правил подросткового сообщества. Как бы пафосно ни звучало, эти простые вещи я пытаюсь донести до своих детей.

Между тем молчание по поводу казанского феномена стало главной формой реакции на происходившее (и местами происходящее) среди татарстанской общественности. Исследуя группировки, я постоянно сталкивался с какими-то, казалось бы, незначительными преградами: пресс-секретарь МВД после того, как я объяснил цель звонка, больше не брала трубку, админ популярного краеведческого паблика Kazan Nostalgique забанил меня, когда я пытался выложить видео с моей лекцией «История бандитского Татарстана». Я убедился в нежелании многих людей ворошить прошлое, в том, что это неудобная тема на всех уровнях: от частного, когда человеку не хочется вспоминать, как его унижали в старших классах или как унижал он сам, до официального, где не готовы признать, что вся властная структура республики долгое время была и в какой-то степени продолжает быть пронизанной глубокими связями с криминалом.

Время от времени эти непроговоренные истории вдруг выплескиваются в современную повестку и принимают причудливые формы. Один из последних случаев меня особенно поразил: казанская дизайнерка Настя Ярушкина сделала марку одежды «Сухая река» – под этим брендом она выпустила коллекцию симпатичных хипстерских футболок с названиями казанских группировок. Блогеры, чиновники и журналисты накинулись на девушку, обвиняя ее в романтизации криминала. Мнений по этому поводу в местных СМИ было много, и в основном на Ярушкину жестко нападали. Тогда мне показалось, что она стала ритуальной жертвой всеобщего замалчивания – людям явно очень хотелось ее осудить. Лично мне было очень интересно наблюдать за этой дискуссией – она оказалась маркером нездоровья ситуации. Общество все еще не изжило травму прошлых десятилетий: среди казанцев много как пацанов, так и их жертв – это могут быть родственники, бывшие одноклассники, соседи, коллеги, кто угодно. Люди молча живут с этим знанием, не понимая, каким языком можно говорить о таких вещах. С другой стороны, все осознают, что казанский феномен – это еще и что-то вроде местного бренда, захватывающей истории для туристов. Возможно, после десакрализации системы понятий и образа бандита такие майки станут восприниматься как сувениры с героями итальянской мафии. Но до этого еще далеко.