Аполлинэр, проснувшись, открыл глаза и слушал Исаева не двигаясь.

— Сядете вы в коляску, — тихо, почти шепотом продолжал Исаев, — и понесетесь ото всех подальше — с бубенцами и с ветром.

— Он трефовый?

— Кто?

— Король. Который меня свистнет.

— Нет. Он червонный, красивый, в шелковой рубахе, а сам русый.

— Значит, не цыган? Тогда врешь… Меня только цыган может украсть, чтоб я ему была надолго.

— Этот тоже цыган будет.

— Старик?

— Нет. Молодой.

— Умный?

— Очень… Посадит он тебя в коляску, ноги тебе укутает мехами, гикнет — и понесут вас кони к нему в бревенчатый дом, а окно там на зеленое море глядит, и ночи там вовсе не бывает.

— Слушай, — шепнула Маша, — ты шутишь, а тебе смерть в глаза смотрит, я знаю, я в висках дрожь чую, когда с тобой говорю. Ты берегись. Ты старика берегись усатого, он тебя погубит, мукой смертной изведет…

— Маня! — закричали с освещенной эстрады. — Манюня, чавелла! Танцуй и пой последние денечечки!

Скрылась Маша в темноте, а потом, как в волшебстве, появилась из ночи на свет эстрады и запела, да как! — мороз по коже дерет и такая смертная тоска, что плачь, пей да молись, а там — пропади все пропадом.

— Максим, — трезво сказал Аполлинэр, — ты меня извини, ты как лошадь — добрый. А я сейчас сон видел, будто моя Реганда первой придет. Только глупо все это. Ну, отстроятся они. А все равно их снова пожгут. Сейчас такая жизнь, что коням и мужикам спуска ни от кого не будет…

…А в это время побежали по городу мальчишки, размахивая над головой экстренным выпуском газет. Вопили во все горло:

— Япония начинает переговоры с красными в Дайрене! Мы преданы! Все — к оружию! Америка молчит!

РЕЗИДЕНЦИЯ МЕРКУЛОВА

РЕЗИДЕНЦИЯ МЕРКУЛОВА