— Здравствуй, Наташа! — сказал он и поцеловал ее в губы. — Здравствуйте, господа!

Проходившие мимо люди оглядывались на них, и Наташе было неловко, что они могли иначе объяснить себе этот поцелуй ее с простым рабочим.

— А я была сегодня у тебя... — сказала Наташта.

—Знаю, знаю... — ответил Николай. — Ты только что ушла от нас, а я и пришел.

— Ты все еще на вокзале?

— Нет, рассчитали! Теперь поступил на газовый завод.

И, вытащив из-за пазухи захватанный конверт, он протянул его сестре.

— Я хотел прямо отсюда пойти к тебе, — сказал он и опустил глаза, — да вот неожиданно встретил тебя здесь. В таком случае возьми, пожалуйста, вот это письмо к тебе от Анюты.

Она машинально взяла от него конверт и положила его к себе в сумочку. Затем постояли немного, помялись и, не зная, о чем больше говорить, стали прощаться. Он опять поцеловал сестру в губы, пожал Березиным руки и полез к себе в яму. Они вошли в сад и смешались с толпою. Играла музыка, шумели платьями нарядные дамы, но Наташе казалось, что она все еще слышит эти ужасные удары молота о лом, и ее сердце сжималось, точно это колотили не по лому, а прямо ее по груди.

Сделав два-три тура вокруг беседки с музыкантами, Березины встретили знакомых и разговорились с ними. Наташа воспользовалась этим, достала из сумочки конверт и распечатала его.

В нем оказался двадцатипятирублевый билет.

Что-то кольнуло ее в самое сердце, и в глазах у нее вдруг все запрыгало и заволоклось туманом. Но она сделала над собою усилие и, разорвав конверт вместе с двадцатипятирублевой бумажкой, скомкала обрывки и сунула их обратно в ридикюль. А потом ей стало стыдно своего поступка, и она ходила по саду, злясь на себя, и мысленно повторяла:

«Как это глупо! Боже мой, как глупо! Точно нет бедных, кроме этих гордых дураков!»

Когда Наташа вернулась из сада, отец ее громко стонал. Был доктор и прописал то же, что и в прошлые разы; но это мало помогало. Самый припадок продолжался всегда не более двух суток, и Наташа знала, что тут ничего не поделаешь и что если выждать эти два дня по возможности безропотно и кротко, то все обойдется к лучшему, только бы не было астмы. И она всю ночь не смыкала глаз, сидела около отца и часто меняла ему припарки. К утру старик заснул, но потом вдруг сразу проснулся, вскочил с постели, с выражением ужаса на лице забегал по комнате и, держась обеими руками за грудь и задыхаясь, стал метаться из стороны в сторону, как загнанный зверь. Казалось, всего воздуха комнаты ему не хватало, чтобы вздохнуть, и он бросился к окнам и растворил их настежь. Затем он обессилел и, весь мокрый от выступившего на нем холодного пота, лег опять на постель и застонал так, что было жалко его слушать.