— Нету политрука! — объявил он. — Как в воду канул. Знают про него, слышали про такого, а где он, жив ли — неизвестно. Вот как, сестричка, терпи! — Поглядел долго и заговорил с командиром о другом: — Нынче утром открыл две читальни. Народ — валом! Вопросов — миллион… Решено переселить бедняков из подвалов и собачьих будок в квартиры буржуев и ввести трудовую повинность для пузатиков. Охрана садов, редких животных в заповеднике, ремонт мостов, порта — работы выше головы!..

Феся не слышала, что говорил комиссар.

5

Из Северного Крыма Фрунзе послал Ильичу в Москву последнюю, самую короткую телеграмму: «Сегодня нашей конницей занята Керчь. Южный фронт ликвидирован». Было и радио: красные армии шлют привет — поздравляют с победой рабочих, крестьян России и всего мира.

Спустя сутки Фрунзе и его адъютант стояли на морском берегу в теплой и после бегства белых тихой Ялте, не отрывали глаз от простора. Было пасмурно, дул ветер, сплошняком бежали серые облака. За ними пряталось солнце. Горы налезали человеку на плечи, зубчатые вершины поднимались высоко, закрывали чуть ли не половину неба. Далеко в море выдавался длинный ялтинский мыс, ограждающий бухту. Белесое облако лежало на вершине Медведь-горы. А за спиной туман переползал через хребет, заваливался в междугорья. Гряда поднималась за грядой, одна другой выше, между ними, скатываясь по склонам, кипели облака, — казалось, достанешь рукой.

Жители, красноармейцы — все люди вдруг увидели, что небо — необыкновенно высокое, горы величественны. Все было какое-то необыкновенное, новое. В воде у самого берега высились черные отчетливые огромные камни и скалы. Впереди — море, огромное, как мир. Горизонт, куда убежали корабли, далек, словно в ином краю. Чуть прищурившись, смотрели вдаль. Море вздулось… К берегу медленно катились толстые, с белыми пенистыми гребнями, шумные валы. Передние обвалились не докатившись, следующие, покрупнее, ближе подходили к камням. Гребень закипал все белее, но вдруг никнул, падал на ровное блестящее мокрое дно, и весь вал с грохотом рушился. Мгновенно одевшись пеной, зеленая вода уходила назад, в море. Постепенно, но все же отставая от воды, стекала в море и пена, и тут ее накрывал новый подошедший вал. Снова налетал на камни берега, гулко расшибался, словно взрывался. Пена и белые брызги взлетали высоко, выкидывались на набережную, на прохожих.

От моря, от большого неба, от бесконечно глубокого воздуха было очень светло. С каждой минутой все более светлело — вот-вот из-за массы облаков прорвется солнце. Адъютант с удивлением рассматривал круглое, с темным ободком бороды, чистое лицо Фрунзе, видел каждый волос на седеющем виске. Заметил, как смешно скатался в трубку короткий подол его красноармейской гимнастерки. Несколько мгновений Фрунзе и адъютант с интересом смотрели друг на друга, оба вдруг улыбнулись. Позади послышался густой, с насмешкой, прокуренный голос: