— Ты смотри… Кого ж он рисует?
— Известно кого: Нечипора Снопа, Михея Кожухаря, — загибал Дынька пальцы, — Максима Мазурового, Стешку Чугаеву… И еще Савку Чемериса нарисует… Без Гриця вода не освятится: Савка везде пролезет…
— Разве рисуют того, кто хочет? — поправила на голове платок Олена.
— Где там! — махнул рукой Дынька. — Правление заседало, обсуждало каждый портрет… Жаль мне, что не нарисуют Гайворона. Сам не захотел. Говорит: «Я еще ничего не сделал и, кроме выговора, никаких отличий не имею». А Коляда встал и тоже: «Есть такое мнение, чтобы согласиться».
— А из молодиц никого на портрете не будет? — выспрашивала Олена.
— Мотрю Славчукову нарисуют…
— Чем же это она так угодила?
— За труды удостоили. А Савка, ей-богу, сам напросился.
— А почему ж вас не удостоили? — зацепила Дыньку за живое Олена.
— Баба моя на портрете будет. О! За буряки. Сказать правду, Текля моя к работе рьяна, но и я ж тоже… Словом, им виднее… Я не святой, чтобы меня малевали… Но ты, Олена, скажи Макару, что я не меньше сделал для артели, чем Савка Чемерис… Это люди знают!
Чем бы ни занимался Макар Подогретый, а находил время зайти к Ивану Ивановичу Лисняку и посмотреть, как продвигалась работа. Портрет Нечипора Снопа уже был готов. Писал его Лисняк с фотографии, ибо позировать Нечипор отказался.
— Нет времени сидеть мне здесь, жатва…
Зато Текля Дынька приходила исправно и позировала добросовестно: час могла сидеть, не шевельнувшись. Когда портрет был написан и Дынька вставил его в рамку, Текля заплакала.
— Ты чего? — спросил жену Дынька.
— Горько, что не рисовали меня, когда молодой была…
Савка Чемерис пришел к Лисняку, как на праздник: подстриженный, побритый, в новых брюках и в синей сатиновой рубахе. Сопровождали его Михей Кожухарь и Дынька.
Пощупав полотно, краски, Савка написал Ивану свое первое требование: «Нарисуй меня на коне».
Лисняк рассмеялся и замахал руками. Савка настаивал на своем:
— Я в колхозе с первого дня и всегда лично при лошадях. Так пусть Иван нарисует меня на коне… Сейчас схожу и приведу Горлицу…