— Будучи первым слушателем курса, — говорил начальник академии, — он не стал подыскивать для себя спокойного местечка в тылу, а, выбирая место будущей службы, выразил твердое желание «поехать туда, куда пошлет его командование, но хотелось бы попасть на передовую»…

Отец умильно улыбался сыну с трибуны, а Эгон был настолько ошарашен, что, выступая от имени выпускников с ответным словом, не мог собраться с мыслями, часто путался и бормотал что-то маловразумительное. Не сказав и воловины того, что собирался, он ухватился за спасительную мысль и брякнул:

— Мы не специалисты произносить зажигательные речи, но в бою мы докажем нашей родине, на что мы способны!..

Выпалив это, он вытянулся по стойке «смирно» и сошел с трибуны.

После торжеств отец подошел к Эгону и, по-отечески улыбаясь, положив руку на плечо, сказал:

— Я доволен твоим выбором, сын мой.

Эгон еще раз убедился в том, что отец обращался с ним как с вещью.

Генерал между тем гордился своим деянием. Во время ужина он вспомнил о «самостоятельном» выборе Эгона и улыбнулся.

«Малыш, очевидно, сделал из этого дела соответствующий вывод: получить в свои двадцать семь лет чин майора, став фронтовым офицером, а не каким-нибудь канцелярским червем. Мой щенок мог бы и поблагодарить отца. Ведь даже в военное время столь головокружительная карьера выпадает далеко не каждому, тем более в условиях проигранной войны…»

Генерал надеялся, что сын оценит его заботу. Бросив на Эгона беглый взгляд, он нашел его слишком самоуверенным. Церемонным движением генерал положил прибор на тарелку, пододвинул нож к вилке, показывая тем самым, что он закончил еду. Эгон тотчас же последовал его примеру, развеяв тем самым мелькнувшее было у отца крохотное сомнение в сыне.

— Коньяк я предлагаю выпить в курительной комнате, если вы не возражаете, господин майор, — произнес генерал.

«Значит, разговор будет с глазу на глаз», — подумал Эгон и слегка поклонился отцу:

— Почту за честь.

Генерал встал и кивнул жене.

— Извините нас, мадам.

Эгон, поцеловав матери руку, двинулся за отцом.

Генерал Густав Ньяри уже удобно уселся в кресле, положив обе руки на подлокотники. В комнате горела лишь небольшая лампа, освещая ее интимным светом. На курительном столике стояла бутылка коньяка и две рюмки.

Во время ужина Эгон тешил себя мыслью, что отец вырядился в генеральский мундир в его честь. Но сейчас отец так гордо возвышался на своем троне, будто собирался учинить разнос наедине одному из своих офицеров. Внезапно Эгона пронзила догадка, что отец отнюдь не случайно надел мундир, как, впрочем, ничего не происходило в этом доме непреднамеренно, и менее всего «случайности» отца. Он смутился и не мог решить, просить ли ему разрешения или же просто сесть.