Госпожа Бантес улыбнулась, потому что ей кое-что вспомнилось, о чем она не решалась говорить раньше. После короткой паузы она ответила:

— Фридерика, ты не забыла? Сегодня ведь первое воскресенье адвента — начало властвования «мертвого гостя». Беспутный принц, кажется, всегда объявлялся в разгар бури.

— Ручаюсь, мама, что этот ливень нагнал страху на наших горожан. Они, пожалуй, еще средь бела дня запирают все двери, боясь вторжения этого долговязого бледного субъекта.

В этот момент в комнату с громким, хотя и несколько странным смехом ворвался господин Бантес — странным, поскольку невозможно было догадаться, преднамеренным он был или непроизвольным.

— Чепуха и тому подобное! — воскликнул господин Бантес. — Ступай на кухню, мама, и призови девушек к порядку, иначе они бросят жаркое в суп, суп — в овощи, а овощи — в молочный крем.

— Да что там, в конце концов, стряслось? — удивленно спросила госпожа Бантес.

— Вы еще ничего не знаете? Весь город говорит о том, что появился «мертвый гость». Двое фабричных рабочих, промокнув до нитки и едва переводя дух, влетели с улицы в кассу и стали пересказывать то, о чем уже говорят повсюду. Не хочу и слышать ничего об этой чепухе; однако, проходя мимо двери в кухню, я услышал шум прислуги. Заглядываю туда: а там эти дуры при виде моего черного парика начинают вопить и шарахаться по сторонам, приняв меня за «мертвого гостя». «Вы что, одурели?» — кричу я. «О Господи! — вскрикивает Кэти. — Честное слово, господин Бантес, я очень перепугалась. У меня до сих пор колени дрожат. Мне, собственно, незачем стыдиться того, что я связалась с трубочистом Маром и что мы уже обручены. Но, раз такое случилось, лучше бы мне и не встречать его вовсе». Прокричав все это сквозь слезы, Кэти попыталась вытереть заплаканные глаза и уронила сковороду с жарившимися на ней яйцами. Сюзанна сидела в это время за печью и плакала в передник. А эта старая дева Лена, в свои пятьдесят лет, испуганно глядя на все это и захотев вытереть кухонный нож, разрезает себе палец.

— А я что говорила, мама! — воскликнула Фридерика, безудержно хохоча.

— Наведи порядок на кухне, мама! — продолжал говорить господин Бантес. — А иначе результатом первой проделки «мертвого гостя» в Хербесхайме будет то, что мы останемся без воскресного обеда.

Фридерика, смеясь, вприпрыжку понеслась на кухню, уже за дверью крикнув: «Так жестоко он с нами все-таки не поступит!» — «Вот это, — сказал господин Бантес, — плоды суеверия — мудрости толпы. Она — во всем и во всех: от конюха до министра! Все мы теперь: школьники и пасторы, повитухи и профессоры, тайные советники и тайные блюдолизы — ругаем просвещение. Мы говорим, что от него пошли непослушание, безбожие, революции, и хотим вернуть народ к его старым глупостям. Ослы в обличье новомодных рифмоплетов кропают свои вирши о чудесах и всевозможных святых, а ослы от книгоиздателей распространяют эти бабьи бредни, надеясь окатоличить язычников и турок, папу поставить над всеми королями, а государство превратить в церковный хлев. Сброд! Они и ломаного гроша не дадут на улучшение школ, зато миллионы тратят на содержание солдат и предметы роскоши. Умным людям они всегда сумеют заткнуть рты — если не хуже, — зато тех, кто прославляет разную чушь, лакейство и ура-патриотизм, щедро одаряют орденами, титулами и позументами. И вот результат: суеверие снизу и доверху. Первый адвент совпал с дурной погодой — и этого уже достаточно, чтобы это дурачье заползло в свои норы и поминутно крестилось. Они полагают, что воскресный дождь — дело рук „мертвого гостя“ и тому подобное».