— Господин полковник! Маркиз де Болибар убит! Эглофштейн злобно глянул на меня.

— Йохберг! Когда вы наконец сами устанете от своей глупейшей сказки?!

— Но это — так, как я говорю, маркиза я сам с моими людьми расстрелял в рождественскую ночь возле ворот! Эглофштейн пожал плечами.

— Видение от чрезмерной впечатлительности, — отнесся он на мой счет к полковнику. — Маркиз жив, и, я думаю, он еще доставит нам немало хлопот…

— Впрочем, — решил полковник, — мертв он или жив, мы знаем его планы и приняли все меры, чтобы им помешать.

— А я говорю вам — и стою на том, — закричал я, обидевшись на высокомерную насмешку адъютанта, — что он мертв и похоронен, а мы бьемся с бредом, с привидениями, с химерами…

Но не успел я договорить, как двери резко распахнулись, и ворвался Салиньяк — бледнее обычного, в руке — сабля наголо, еле переводя дыхание после бега по лестнице.

— Господин полковник! Сигнал с крыши подан по вашему приказу?

— Сигнал? — вскричал полковник. — О чем вы, Салиньяк? Я ничего не приказывал!

— Облако дыма над домом! На крыше горит солома! Эглофштейн вскочил, заливаясь меловой бледностью.

— Это — он! Это его дело!

— Чье? — спросил я растерянно.

— Да маркиза де Болибара же! — с трудом выговорил он.

— Маркиз? — закричал Салиньяк в безумной ярости. — Так он в доме! Из ворот никто не выходил!

Ротмистр метнулся наверх, мы слышали только стук дверей, поступь драгун, носившихся по комнатам, коридорам и лестницам.

— Господин полковник! — обратился Гюнтер. — Не передадите ли вы мне письмо к генералу д'Ильеру? — Но при этом он — заметно для меня — злорадно осклабил рот. И мне подумалось, что ведь только что его-то в комнате и не было…

— Теперь поздно, — мрачно пробормотал полковник. — Вы не пробьетесь: герильясы уже окружают город. Конвой с припасами отрезан и погибнет…

— Да, ребенок мертв. Крестин не будет, — медленно произнес Гюнтер, и от меня не ускользнули радость и триумф Иуды Искариота в его глазах. Йохберг! Спасибо вам за лошадь, она мне не понадобится…

— Самое скверное, — мрачно добавил Эглофштейн, — что ведь у нас не осталось и десяти патронов на стрелка… И вы еще будете меня уверять, Йохберг, что этот адский маркиз мертв?!

От стены, где стоял Гюнтер, донеслось — внятно только для меня — два слова шепотом: