Мы озадаченно молчали. Близился полдень. Свежий, порывистый ветер несся над полями, и в воздухе запахло талым снегом. Вокруг нас скрежетали кирки и лопаты, тихо шуршала осыпающаяся земля.

— Братья! — сказал наконец Эглофштейн после долгого молчания. — Я уже много дней таскаю в голове эту мысль, но сегодня она просто сверлит меня. Я могу на вас положиться? Можно говорить, вы будете помалкивать?

Мы, конечно, пообещали, с любопытством ожидая его соображений.

— Вы меня знаете, — начал капитан. — И знаете, что я презираю все дурацкие суеверия. Мне дела нет до Бога и святых, и заступников, и любых сказочных небесных существ, которыми там населен рай. Не смейся, Донон, и не перебивай меня! Я так же внимательно читал «Истинное христианство» Арндта, как и ты. И «Земное утешение в Боге» Брокеса — тоже. Там много красивых слов, но за ними не стоит никакая реальность…

Донон качал головой. Мы сдвинулись вокруг адъютанта так, что белые конские хвосты на наших стальных шлемах касались друг друга.

— И старых дураков, которые толкуют о неблагоприятных небесных знамениях, о враждебных конфигурациях звезд, вредном влиянии Венеры, Солнца или Треугольника, таких я тоже всегда высмеивал. И гадание, которым занимаются женщины в этой стране, вычитывающие с серьезным видом на ладони человека линию жизни, линию сердца, линию счастья, — все это глупость и обман, хоть испанцы и держат это за стоящий товар… Но одно я знаю. И можете смеяться, но я твердо верю в это, как любой христианин — в подлинность пресуществления хлеба и вина на мессе. Есть люди, которые идут в авангарде гибели. Куда они ни приходят — всюду приносят несчастье и уничтожение. Да, Донон, такие люди существуют, я это знаю, хоть ты станешь высмеивать меня как фантаста…

— А я не смеюсь. Разве для каждого человека не бывает часов, когда он идет с царем Саулом в Аэндор[74]?

— Вот, и поэтому я очень испугался, когда здесь в рождественскую ночь появился Салиньяк. Я не подал виду, но очень хотел бы отправить его — и с его предписанием — к черту! Или еще куда подальше…

— А в чем дело? — спросил Брокендорф и слегка зевнул.

— Брокендорф! Ты же был в прусском походе? Ты должен был слышать про Салиньяка. Я тебе сейчас расскажу, что я о нем знаю.

Он присел на перевернутую шанцевую корзину, подпер рукой подбородок и рассказал странную историю:

— В декабре 1806 года корпус Ожеро переправлялся через Вислу у деревни Украт. Переправа прошла скрытно от противника, лучше и желать нельзя было. Но, когда хотели присоединить последний понтон, появился Салиньяк, он ехал с депешей маршала Бертье к императору и разместился со своей лошадью в большой лодке. Они достигли середины реки, как вдруг шальная пуля свалила рулевого. Начались смятение и паника, лошадь заметалась, лодка опрокинулась, и на глазах у всего корпуса утонули семнадцать гренадеров из части полковника Альбера. Один Салиньяк со своей лошадью достиг вплавь другого берега. Польские уланы знали, из-за чего поднимали шум…