II

По невнимательности я забыл сообщить, что корабль, на ход которого я оказал непосредственное влияние, был «Бонниклэббер»[138] (владелец — Траутбек) из Молверн-Хайтс.

Обратный курс «Бонниклэббера» привел его туда, где я на него сел. Пассажиры и команда, измученные неловкими попытками выразить свою благодарность за чудесное избавление от грозовых туч, мирно храпели в самых немыслимых позах на палубе, когда впередсмотрящий, устроившийся на самой верхушке грот-мачты и поедающий холодную колбасу, стал издавать — вероятно, заранее подготовленные — странные, невероятные звуки. Он кашлял, чихал и лаял одновременно, блеял и гоготал, что-то выкрикивал и вопил, брызгая слюной, а потом рычал задыхаясь. Нечленораздельный, беспорядочный поток звуков постепенно перешел в долгие вопли, перемежающиеся неразборчивым бормотанием. Он свистел, хрипел и ревел; взял было на полтона выше, но передумал и опустился на прежний уровень; он ржал как конь, а потом громыхал как барабан! И все это время делал одной рукой какие-то непонятные знаки, а другой — хватал себя за горло. Наконец он перестал что-либо делать и молча съехал на палубу.

К этому времени все внимательно следили за матросом, и как только он оказался среди нас, засыпали его вопросами, которые, будь они видимыми, напомнили бы стаю голубей. Он даже взглядом нам не ответил и прошел сквозь толпу вызывающе дерзкой походкой, со смертельно бледным лицом и с плотно сжатыми зубами, словно заталкивал внутрь обильный обед или смирял острую зубную боль. Бедняга подавился!

Спустившись по трапу, больной, за которым следовала вся команда, искал каюту врача. Врач крепко спал: веселое представление на грот-мачте прошло мимо нижней палубы. Пока некоторые из нас подносили виски к носу врача, стараясь пробудить необходимый медицинский интерес, больной сидел в величественном молчании. К этому времени его бледность — признак решительного характера — сменилась темно-красным цветом, который постепенно перешел в отчетливо пурпурный, вытесненный затем переливчатым мутно-синим с изменчивыми черными полосками. Лицо опухло и стало бесформенным, шея раздулась. Глаза вывалились наружу, как колышки для шляп.

Доктор вскоре проснулся и, внимательно осмотрев пациента, заявил, что мы имеем дело с примечательной разновидностью удушья; взяв нужный инструмент, он приступил к работе и без труда извлек из глотки матроса кусок колбасы, размером и общим видом напоминающий исполненный достоинства банан. Эта операция проходила при гробовом молчании, но как только она закончилась, пациент, лицо и шея которого значительно уменьшились, вскочил на ноги с криком: «Человек за бортом!»