25 июня. Не представляю, что стало с капитаном Траутбеком. За это время он, наверное, здорово проголодался; рыболовные снасти у него, правда, с собой, но нет наживки. Мистер Мартин сегодня смотрел записи в журнале. Он отличный и гуманный офицер. Погода отвратительная.

26 июня. Пропала всякая надежда получить весточку от капитана. Мы все принесли в жертву, чтобы его спасти; теперь, если удастся раздобыть мачту и немного парусов, следует продолжить путь. За чиханье мистер Мартин пинком вытолкнул за борт рулевого шлюпки. Он опытный моряк, способный офицер, настоящий христианин и джентльмен, черт его подери! Погода изматывающая.

27 июня. Мистер Мартин повторно пролистал журнал. Прощай, суетный свет! Отправляюсь с миром к тетке на Тоттнем-Корт-роуд.

В заключительных предложениях этой записи, которая лежит, открытая, сейчас передо мной, почерк не очень разборчивый: она делалась в исключительно неблагоприятных обстоятельствах. Мистер Мартин стоял за моей спиной, его глаза были устремлены на страницу; чтобы лучше видеть, он вцепился механизмом машины (так он называл свою руку) в мои волосы, сжав голову с такой силой, что мой нос прижался к поверхности стола и стало трудно различать строчки — мешали брови. Я не привык писать в таком положении: ни в одной из школ, которые я посещал, этому не учили. Поэтому я почувствовал, что имею право резко оборвать запись, и сразу же пошел на палубу, следуя за мистером Мартином по трапу на своих ногах; расстояние между нами удерживалось одно и то же, без существенных изменений.

Оказавшись на палубе, я подумал, что будет разумно в интересах мира и спокойствия следовать за ним в том же порядке и дальше, к борту корабля, а там я расстался с офицером навсегда с многочисленными выражениями сожаления, которые неслись к нему со значительного расстояния.

Что касается дальнейшей судьбы «Бонниклэббера», могу только сказать, что судовой журнал, записи из которого я привел, извлекли спустя несколько лет из желудка кита вместе с обрывками одежды, несколькими пуговицами и прогнившими спасательными поясами. Там была только одна новая запись, сделанная дрожащим почерком, как будто писали в темноте:

«2 июля пошли ко дну выжившие захвачены китом душно от капитана траутбека никаких известий сэмми мартин старший офицер».

А теперь давайте бросим ретроспективный взгляд на ситуацию. Вспомним, что «Напл-Дак» (капитан Аберсаут) затонул со всеми пассажирами и экипажем, выжил лишь я, пересев на корабль «Бонниклэббер» (Траутбек), который покинул в результате возникшего непонимания со старшим офицером и стал абсолютно свободным. Вот как обстояли дела, когда, взмыв ввысь на исключительно большой волне и бросив взгляд в сторону Тоттнем-Корт-роуд — то есть в направлении, обратном курсу «Бонниклэббера», туда, где морская пучина поглотила «Напл-Дак», — я увидел то, что выглядело как обломки кораблекрушения. Оказалось, это вещи, по недоразумению выброшенные нами за борт. Некоторые предметы были соединены между собой — можно сказать, скомпонованы. Крепко связанные, они, по существу, представляли плот. В центре на табуретке — не управляя плавучим средством, со смиренным достоинством пассажира — сидел капитан Аберсаут с «Напл-Дака» и читал роман.