Он явно наслаждался растерянным видом Кости, его испугом и непритворной жалостью, а Косте было больно и совестно глядеть на него, и он с ужасом думал, что теперь этот мальчик навсегда останется кривым по его, Костиной, милости…

А однажды Костя случайно увидел издали, что оба глаза у мальчишки открыты, но, когда Костя приблизился, один глаз снова закрылся.

— Гляди… — запел было он старую песню.

Но Костя не стал глядеть. Размахнулся, молча, серьезно, дал ему в ухо, вложив в удар всю свою боль, все пережитое, и неторопливо отошел от него. А тот стоял на месте и растерянно смотрел ему вслед обоими широко раскрытыми глазами.

Потрашев усмехнулся. Почему-то воспоминания детства, даже самые печальные, невольно греют сердце и перебираешь их обычно с теплом, и радостью, и грустью, как самое дорогое, безвозвратно ушедшее, но тем более милое?..

3

3

Где-то совсем рядом прозвучал звонок. Потрашев вздрогнул, прислушался. Другой, третий…

В дверь постучали. Соседка спросила из коридора:

— Подойдете к телефону? Арсентия Павловича спрашивают.

— Да, да, — поспешно сказал Потрашев.

Молодой женский голос спросил в трубку:

— Скажите, когда похороны?

— Еще не знаю, — ответил Потрашев. — А кто говорит?

— Из Дома пионеров Смольнинского района…

— Позвоните завтра или сегодня вечером, — сказал Потрашев. — Тогда все будет известно.

— Хорошо, я позвоню, — сказал голос. — Я обязательно позвоню.

Потрашев положил трубку. Соседка стояла в дверях своей комнаты.

— Теперь без конца будут звонить, — сказала она. — У него ведь столько знакомых…

Она оказалась права. Телефон звонил безостановочно — какие-то люди спрашивали об одном и том же: когда похороны Арсентия Павловича. Потрашева не покидало чувство удивления: оказывается, он ничего, решительно ничего не знал о жизни отца!