— Они все там же живут… В Чертанове?

— Там, — выдохнул Михаил, и его опять больно царапнула грусть друга. Захотелось тут же развеселить его, но он не знал, как подступиться к помрачневшему Степану. Они с Пахомовым, как сиамские близнецы, в их жилах течет одна кровь, поэтому, если грустно одному, другому не может быть весело.

— Я подумал, — пересиливая себя, шутливо сказал Пахомов, — почему ты со мной вечер коротаешь? Оказывается, Кира в командировке. Я когда попадал в подобные переплеты, мальчишников не признавал.

— Знаешь, я влюблялся только подростком, — вдруг оживился Михаил. — Каждый месяц, и все без памяти. Началось в девятом классе. Сначала в одну девчонку из своего класса втюрился. Отличница и зануда. Написал ей письмо. Что я тогда там нацарапал, одному богу известно. Жду. Она никакого внимания. Будто меня и не существует. Томлюсь. Аж в глазах темнеет. Через несколько дней подходит на перемене. Я обмер. А она, сощурив глаза, сквозь зубы цедит: «Ты писал?» — «Нет, не я». — «Не ври, ты». — «С чего это ты взяла?» — Головы не поднимаю, но чувствую, что говорить не могу. Своим высокомерием она мою любовь в пятки загнала. «Не отпирайся. По ошибкам узнала. Название улицы и то не сумел правильно написать. Ромен Роллан — через черточку. А в классе один ты не знаешь, кто это такой». А я и вправду тогда не знал. Так и умерла моя первая любовь. А в десятом классе влюбился в свою учительницу по географии. Молоденькая, только из института… Спасла меня от этой любви актриса. Посмотрел в театре пьесу Тургенева «Месяц в деревне» и влюбился в героиню, письмо ей написал, страдаю, жду. Даже захворал.

Буров говорил возбужденно, подсмеивался над собою, стараясь развеселить Степана. А закончил неожиданно серьезно:

— Тогда, мальчишкой, видно, что-то во мне выгорело: в институте уже не воспламенялся.

— Не наговаривай на себя! — запротестовал Степан. — Я же видел, как у вас с Машей было.

— Нет, — покачал головою Михаил. — Инициатива исходила от нее. А я, как остывшая лава… Да и другим уже у меня голова была занята.

— Не выдумывай! — не сдавался Степан, хотя и понимал, что Буров говорит правду. — Тебя что, на аркане на свадьбу привели?

— Свадьбы, как ты знаешь, не было никакой. Была просто вечеринка в общаге. Но не в этом дело… Я тогда понял: мне надо жениться на Маше. Если бы не она, я мог бы вообще в бобылях остаться. И не было бы у меня ни Стася, ни Димки. А что же тут хорошего? — И вдруг, наткнувшись на холодные глаза Степана, Буров заспешил, будто исправляя свою оплошность: — Я ведь ни об одном дне, прожитом с Машей, не жалею. Да что говорить! Я ей благодарен за все, не только за наших парней. И за то, что она и меня тащила. Она ведь сильная и все понимает. И сейчас никуда бы не ушел, хоть и не знаю, как бы жил дальше. А Маша просто не поехала со мной в Москву. Знаешь, все время соглашалась, когда эта канитель с переводом и назначением тянулась, а как только все образовалось — не поехала. «У меня здесь дело, лаборатория, — подражая голосу жены, проговорил Михаил. — Дети выросли, давай поживем врозь». А теперь уже и про развод сказала. Но я тяну. Да и не во мне дело, а в Кире. В той тоже благородство взыграло. Баб этих сразу не поймешь, чего они хотят.