— Пойти в сватья?

— Будьте так любезны, дядя Михай!

— Ну, так садись же.

Йошка сел, а старик спросил:

— Какой нынче день?

— Пятница.

— Тогда, значит, во вторник.

— В воскресенье, — смущенно возразил Йошка: это «в воскресенье» он буквально простонал, сокрушаясь, что не мог сказать «завтра!».

Старик покачал головой.

— Во вторник!.. В день пресвятой богородицы… Как раз день сватовства!.. Вторник — святой день!

Йошка повесил голову. Ну, что ж, хорошо и это, раз уж нельзя иначе.

11

11

Жужика как ложилась, так и проснулась с болью на сердце. Ох, давно уже миновало то время, когда она играла этим парнем как хотела; теперь же сердце так и щемит.

Каждая минута, которую ей приходилось проводить в одиночестве, была ужасна. Куда бы она ни смотрела, повсюду ей виделся он, за что бы ни бралась, только и звала его.

«Какой он красивый, — твердила она про себя, — какой красавец! Красивая голова, лоб, и усы красивые, и шея, даже ладони; а какое наслаждение слушать его голос, — он так и журчит, так и льется, словно вода из кувшина. Бывают ведь такие горластые, как, например, столяр из углового дома — лучше уж умереть, чем вечно слышать его голос. А голос Йошки, этот милый голос можно слушать без конца, он так и забирается в уши человеку, да там и остается… А что он говорит, какие ласковые, нежные, добрые слова! Никогда не оскорбит, не обидит, прямо ребенок; все бы ему играть да шутить, его нельзя даже всерьез принимать — трехлетний мальчуган, да и только».

Жужика не знала, что с ней творится: то ее бросало в жар, то обдавало холодом. Стоило ей подумать, что Йошка придет, как по телу разливалась теплота, но потом мелькала мысль, что его могут отбить у нее, и голова шла кругом, ей казалось, что она умирает.

Все валилось у нее из рук, а оставаться наедине с самою собой никак не удавалось.

Мать заметила это и сказала:

— Сходи-ка к госпоже Бодоллаи.