И опять не покорился злой, жестокой судьбе могучий тополь. Подоспела весна, и еще гуще зазеленела его вершина. И птичья братия, как всегда, весело щебетала, прыгая с ветки на ветку, радуясь доброму солнцу, радуясь шелестящей упруго молодой листве.

— Прошлой осенью молоньей обрезало дереву вершину, — заговорил шофер. Он тоже вышел из машины и стоял неподалеку от меня, сложив на округлившемся брюшке руки, как бы присутствуя на похоронах дальнего знакомого. — Я из Кошек тогда возвращался. Вершинка-то как есть поперек дороги лязнулась. Пришлось мне в сторону ее оттаскивать.

Шофер вздохнул, поправил фуражку.

— Я тогда сказал себе: «Конец пришел старику». Ан нет… Гляньте-ка туда вон… Видите? Почки уже забурели на кустиках… которые кверху топорщатся.

И это было правдой. Набухли, забурели на тополе почки. А как обогреет ласковое солнце зазябнувшую в зимнюю стужу землю эту, такую нетребовательную, такую ко всем невзгодам притерпевшуюся, и брызнут тогда из почек молодые клейкие усики.

— Ну как, поехали? — спросил немного погодя шофер. — А то недолго и опоздать в райком на совещание.

Последним отошел я от старого тополя. И пока шофер не смотрел в мою сторону, провел ладонью по его залубеневшей, в морщинах и боевых шрамах коре.

Весенний душ

Весенний душ

Март каждый день преподносит сюрпризы. Еще третьеводни валил и валил безудержно снег — липкий, недолговечный. В ночь же ударил мороз. Да не какой-то там зряшный, а пятнадцатиградусный! И держался он стойко чуть ли не до обеда. Но в полдень с юга потянуло сладимо-пресным ветром, и зима отступила снова.

Открыл форточку, и в комнату вдруг впорхнула песенка, точно зазвенел колокольчик: «Синь-синь-синь!» Прислушался. Пела овсянка. В скверике напротив дома пела. Как и синицы, овсянки кормились в зимнюю пору в городе. Только в стужу им было не до песен.

Затаил дыхание и все слушал и слушал звонкий колокольчик, пробивавшийся сквозь несмолкаемый гул машин и ребячий гомон.

Смолкла вскоре овсянка, а на душе все еще было радостно и тревожно.

К вечеру сызнова слегка подтянуло, загуляла по улицам змеистая поземка, но смутное беспокойство, ожидание чего-то нового, чего-то радостного не покидало меня.

Опускались трепетно-синие, прозрачные сумерки — весенние сумерки, под ногами хрупал ноздреватый, посеревший снежок, лопались со звоном матовые льдинки, а я все шагал и шагал по улицам и переулкам, сам не зная куда…

А вот нынче с утра солнце. Весь день неистовствовала капель. Вышел во двор, а у водосточной трубы на жарком по-летнему припеке искристая лужа. И стайка возбужденных голубей. Тесня друг друга, голуби лезли под самый раструб, из которого бойко стекала светлая талая водица.