Светлый фон

С другой стороны зеркала карточки с субботника. Тудор в ушанке, справа от классного руководителя, девять ребят выстроились в шеренгу, кто с сапой, кто с лопатой, чуть подальше стайка девчонок. На другом фото они разбрелись по пустырю, словно пасутся или клюют что-то. День пасмурный, небо серое, низкое, скорее всего март — десятый класс вышел на субботник. Решили соорудить в Бычьем Глазе стадион для спортивных мероприятий колхоза «Светлый путь». Потом здесь гоняли в футбол «француз» — классный руководитель, учитель математики, географ, врач, агроном и заведующий винпуктом.

Вверху слева висела единственная цветная фотография с надписью наискось: «Привет из Находки!», а снизу добавлено чернилами: «От Федьки и Витька». Тудор-«Федька» в бескозырке стоит на набережной в обнимку с Витьком, его херсонским корешем, у трапа белого океанского корабля, а над ними парит стая белых птиц. Никанор в жизни не видел ни одной чайки и решил, что это чибисы, жалкие луговые птахи, которые вечно кружат где-нибудь поодиночке над камышами да осокой. С каких пор чибисы стали летать стаями?

Он прищурился, осоловело поморгал, вгляделся снова, и вместо зеркала увиделся Никанору пруд… В ушах раздался жалобный чибисиный писк, и ему даже понравилось, что вместо зеркала пруд, а вместо вытканной на ковре овцы какая-то собака. Зашевелилось все, замелькало, краски смешались, будто размытые дождем. Ковер показался Никанору лугом, посредине луга — пруд. Кричали чибисы, и он услышал слова: «Прощай, пахарь…», а потом свой разговор с Руцей:

«Слышишь, Руца, запел чибис… Неужели оттого, что вы с Георгием съели лебедя? Умер Георге… Что он сказал напоследок, фа Руца? Только тебе он мог все-все рассказать, до самого донышка, чем болела душа».

«Ой, баде Никанор, что вы… Женщину заботит, что про нее подумают, а не про кого-то. Разве я знала, как с Георге получится? Сердцем только чуяла… Вот и теперь слов нету, видать, и мой конец не за горами, позовет скоро Георгицэ, любимый мой…»

Никанор мотнул головой, встряхнулся, поморгал глазами, белесыми, как декабрьское небо: «Надо с тобой свидеться, Руца. Это Георге, наверно, сказал: «Прощай, пахарь…»

Никто ему не ответил, только овечка на ковре будто налилась красным цветом, и вместо чибисов замельтешили перед глазами летучие мыши, только кричали они по-чибисиному. «К дождю, что ли?» Потом и лягушки заквакали… И сжало тоской грудь у Никанора:

«Руца! Руца, где ты? Где Георге, Руца? Фермы не вижу, и вас больше нет, пруд стоит заброшенный, ночи холодные, одни нетопыри кружат над вашей любовью! И мне, стручку сохлому, только это и видно…»