— Далеко собрался, Тудор, внучек?

— Душно тут у вас… — брезгливо скривился он.

— Погоди, Тудораш, сядь, — остановила его бабка. — Простите, сват и сватья, не знала я, что затеяли наши дети. Сейчас вернусь… Динуца, ты подожди, я быстро. Пригласила тебя как внучку свою, теперь меня слушайся.

Зиновия прикрыла дверь в комнату, чтобы пройти в каса маре. Через минуту опять захлопали дверные створки, — казалось, они только и знают, что биться друг о дружку, — и она появилась на пороге с патефоном в руках.

— Про музыку забыли! Жених сказал — вот вам моя свадьба, а кто поверит, что свадьба, если нет музыки?

Сгребла в кучу тарелки, поставила коробку с патефоном на стол, провела рукой по крышке. Над столом паутиной повисло ее молчание, по углам комнаты осели сумерки. Вечерело…

Старуха не гневалась, нет, ровно и монотонно сыпала словами с высоты своих восьмидесяти четырех лет:

— Я бы Диане сказала, если захочет послушать, как старая женщина молодой…

Тудор вскинулся, но Диана взглядом его остановила. Ее мать облегченно вздохнула и одернула кофточку. Хозяйка дома, Василица, сидела, уставившись глазами в пол, за что Зиновия всегда ее ругала: «Опять в золе картошку печешь!» Только сейчас костром полыхало ее лицо, левая щека — пламя, правая — уголья…

— Ты, Динуца… Можно по-старому тебя назову, сестрой? Ну, сестрица Диана, скоро станет одной матерью больше на земле. Ты только примериваешься, что оно будет да как, а мы сидим тут, четверо матерей, и не можем тебе совета дать. Почему? Твой нареченный нас точно крышкой прихлопнул: кипите в своем казане и носа не высовывайте. Наша жизнь — она наша, говорит, — мы одних себя почитаем, и детей тому же научим. Скажу тебе, сестра, как у волков заведено… Они до третьего поколения чуют родню, и не через молоко, нет — по запаху волчицы! Знаешь как она детенышей выхаживает? Отрыгнет пищу из нутра своего и кормит… Но то у волков, детка, а людям надо хоть чуточку иначе! Ты не просто мама, ты за все отвечаешь. Вижу я, старая волчица, — на мужчину мало надежды. Где он, мужчина? То ли бродит где-то, то ли как волк в капкане воет… Или болтается на ветру пустая его шкура! А мы здесь, в доме, в поле, на ферме тоскуем по нему… — И старушка проговорила, сдвинув брови: — Боже всемогущий, разрази меня громом-молнией, не обращай гнев свой праведный на юных матерей!..

Что-то, видно, смешалось у нее в голове, хотя не случайно Зиновия, надо не надо, поминает господа — дед ее был церковным певчим и в великом почете держал печатное слово. В поле, в корчме всегда при нем молитвенник, а уж жития святых угодников до дыр зачитаны. Правда, трудился он на своем клочке землицы не в поте лица, как велит писание, да и скотина была не ахти какая ухоженная: певчий больше до разговоров был охоч, чем до плуга. Отощавшие за зиму волы пройдут надел из конца в конец, устанут, дед подкинет им плесневелых початков или сена и рад, что есть причина присесть в борозде, пока скотина отдыхает, достать псалтырь или какую-нибудь затрепанную книжицу и под клики жаворонка с восторгом читать вслух…