Хроноскоп тонко загудел. А Полоз проговорил с горьким торжеством:

– Вот и все! Аппарат, к сожалению, испорчен, программа стерта. Жаль, конечно, воспроизвести ее будет нелегко. Зато нет никаких следов моей «преступной» деятельности… господин Питвик.

– Есть! – Я встал. – Отоприте вон ту дверь. Я знаю, что мальчик там. И надеюсь, он не исчезнет до приезда свидетелей. И… не советую шутить, господин Полоз. – Я незаметно тронул задний карман.

Полоз тоже встал. Сказал сочувственно:

– Нет там никакого мальчика. Уже нет… И как не вспомнить старую фразу литературного классика: «А был ли мальчик?..»

– Откройте дверь!

– Охотно. Вы сможете убедиться в отсутствии… предмета нашего спора. А также в том, что нет там другого выхода, через который он мог бы исчезнуть.

Полоз шагнул, отдернул портьеру, повернул ручку. Театрально толкнул дверь.

– Прошу!

Я тоже шагнул к двери.

Мальчик в комнате был.

3

3

Испуганный, съеженный, он прижимался к стене и суетливо кутался в плед, видимо, сорванный с кресла. Такими клетчатыми пледами была укрыта здесь мягкая мебель.

Я впервые близко увидел его лицо – горестное, растерянное – и узнал себя сразу. И резануло по сердцу.

Петька метнулся по нам сырыми глазами и сказал сипловато, боязливо, но с остатками мальчишечьего гонора:

– Что вам от меня надо?.. Где моя одежда?

Из-под пледа внизу торчали босые ноги, а вверху – голое плечо.

– Почему он раздет? – резко спросил я Полоза.

Тот был растерян, перепуган без притворства. Парик на нем перекосился.