Под натиском тетушки, с одной стороны, и Гардимана, с другой, Изабелла могла лишь слабо защищаться, ссылаясь на собственные сомнения и опасения, но в конце концов сдалась на милость победителей. Как и тысячи других девушек в ее положении, она была далеко не уверена в собственных чувствах. Действительно ли Гардиман пришелся ей по сердцу или же его настойчивость постепенно заставила ее в это поверить – она уже не могла разобраться. Ее в равной мере ослепляло его происхождение и его известность, ведь по части лошадей он считался признанным авторитетом не только в Англии, но и во всей Европе.

Могла ли она – да и любая женщина на ее месте – противостоять такой твердости духа и ясности цели, такой решимости рассчитывать во всем лишь на себя, а не на баронский титул? А как противостоять прочим личным достоинствам и внушительной наружности – которая тоже немало значит? Изабелла была очарована, это бесспорно; и все же… все же что-то ее смущало.

В минуты одиночества она с невольной тоской думала о Моуди, и это сердило и озадачивало ее, ведь она всегда вела себя с ним честно, не подавала и малейшей надежды, что может когда-то ответить на его чувства. Но хотя ей не в чем было себя упрекнуть, странная печаль и сочувствие к этому человеку не оставляли ее. Бессонными ночами неясные голоса нашептывали Изабелле: «Вспомни о Моуди!» Что это – растущая в ее сердце безотчетная нежность к доброму другу? Она пыталась разобраться в себе и в собственных переживаниях, но, видимо, чувство – если только вообще оно не было плодом ее болезненного воображения – лежало где-то слишком глубоко, чтобы его можно было понять и оценить. Днем, среди предсвадебных хлопот, ночные мысли забывались. Она беспокоилась о том, что наденет на свадьбу, даже – втайне от всех – примеривалась к своей новой подписи: «Изабелла Гардиман». Словом, дни проходили гладко, не считая мелких стычек с тетушкой, да и в тех виновата была сама Изабелла. Несмотря на покладистый характер, в двух частных случаях она проявила необыкновенную твердость и не пошла ни на какие уступки. Во-первых, она отказалась написать Моуди и леди Лидьярд о своей помолвке; во-вторых, она решительно осуждала скрытность мисс Пинк в вопросе о причинах ее переезда в деревню. Лишь призвав на помощь все свое красноречие и напирая на интересы фамильной чести, тетушка смогла добиться ее молчаливого сообщничества.

– Нет уж, милая моя! – заявила она. – Когда бы речь шла только о тебе, я бы не настаивала – поступай как знаешь! Но ведь в случае огласки и я, как твоя ближайшая родственница, буду обесчещена; более того, тень твоего позора падет на священную память твоих родителей!