Ссыльный Амфитеатров направляет по инстанциям ходатайство о выезде за границу и неожиданно (сколько таких неожиданностей было в его приключенчески беспокойной судьбе!) получает разрешение. Так начинается его первый эмигрантский период жизни, длившийся долгие одиннадцать лет.

Амфитеатров поселяется вначале в Италии, а затем во Франции. В Париже неугомонный труженик читает несколько курсов лекций в Высшей русской школе общественных наук: по истории Древнего Рима, о женщине в общественных движениях в России. Здесь, в гостеприимной французской столице, Амфитеатрову удается создать свой независимый журнал «Красное знамя». Правда, просуществовал он недолго, но был явлением приметным благодаря сотрудничеству замечательных авторов – К. Д. Бальмонта, М. А. Волошина, А. М. Горького, А. И. Куприна…

В своем добровольном изгнании Амфитеатров наконец-то обретает душевный покой. Он все более отходит от бурной, изматывающей журналистской деятельности, все более склоняется к раздумчивой, размеренной работе беллетриста. Но одно в нем осталось прежним: как в журналистике, так и в создании романов пером и мыслью писателя водил его поистине вулканический темперамент, рождавший творческие замыслы один грандиознее другого. Это семитомное хроникальное повествование «Концы и начала», охватившее эпоху с 1880-х до 1910-х годов; это двенадцатитомный романный цикл «Сумерки божков» (удалось написать только два романа о людях театра); это наконец четырехтомная хроника из жизни Рима времен Нерона «Зверь из бездны». Чем не бальзаковский размах!

* * *

Всем, кто впервые знакомился с Амфитеатровым, невольно приходило на ум: «живой Бальзак» – так разительно было его внешнее сходство с великим французом. А Горький находил даже, что у Амфитеатрова и писательская наблюдательность бальзаковская. Вот каким рисует он в одном из писем портрет своего добродушного, но такого своенравного, несговорчивого и очень талантливого друга:

«После Бальзака встал передо мной образ московского лихача: молодой он, умный, с большим сердцем и, конечно, фантазер, ибо – русский же! У него этакое органическое, интуитивное доверие к жизни, хорошее, добротное. И вот: едет он по знакомым улицам, все дома ему известны, и, любовно думая о тех, кто в них живет и как живет, – лошадью он не правит. Заехал в тупик, оглянулся и – назад. Заглянул в переулок налево – улыбнулся умной улыбкой под усами, направо заглянул – беззлобно головой кивает. И снова едет кривой улицей, а из каждого окна на него прошлое смотрит и как бы просит: милый, изъясни, пожалуйста, зачем я такое нелепое и хаотическое выросло? А он улыбнется и – едет себе легонько, то туда посмотрит, то сюда и – дай ему Боже здоровье! – Всюду видит хорошее, а и плохое усмотря, не стонет, не охает…»