В одно из наших свиданий Антонина приняла меня крайне сухо. Сплетни дошли до нее. Она высказала мне, что прожив На свете сорок лет с безупречной репутацией, ей поздно делаться игрушкой злословия: я, как это ей ни грустно, должен прекратить свои посещения.

Я стал защищаться и совсем неожиданно объяснился в любви. Говорю «неожиданно» потому, что за пять минут перед тем я не решался и подумать о таком смелом шаге… Я говорил долго, сильно, страстно, и, когда кончил, Антонина сидела бледная, дрожащая, а в глазах ее я прочитал, как сильно она меня любит и как боится любить.

– Вы также любите меня! Скажите мне: да! – резко сказал я.

– Это безумие! – прошептала Антонина, – вы сами не знаете, что говорите.

– Я знаю, что люблю вас!

– Вспомните, Иван Юрьевич, свои годы и мои!..

– Ваши годы!.. Вы моложе меня: вы чисты духом, вы мыслите, чувствуете, у вас есть любимые идеи, умные занятия, полезные цели, – жизнь ваша полна. Я пришел к вам – с испорченным холодным сердцем, с пустою душой, пресыщенной и отравленной удовольствиями… Что же делать, если жизнь одарила меня ими прежде, чем научила, как их принимать! Удовольствие с детства было моим миром. То был ничтожный мир, не стоило в нем существовать, и я проклинаю его ничтожество! Я искал ему замены, в разные окна глядел на свет, но отовсюду видел его чуждым себе и понял, что не мир ничтожен, а жалок и не нужен я, не умеющий приспособиться к нему и найти в нем свое место. И, значит; осталось мне одно: махнуть на себя рукой, превратиться в живого покойника, в буйное и беспутное, но мертвое привидение – вроде тех, как показывают в «Роберте». Явились вы, – и точно свет внесли в мою тьму! Ожил я с вами. Перестал чувствовать себя напрасным и глупым. Прикажите мне взяться за любое дело, – к стыду моему, какое бы вы не назвали, мне, лентяю и неучу, придется приниматься за него с азбуки, и все-таки верьте, оно будет по плечу мне, если я стану работать по вашему желанию, с вами, для вас. Не отталкивайте меня!

И я приблизился к Антонине. Она, со страхом, отступила.

– Не подходите! – услыхал я ее шепот.

– Антонина Павловна!

– Я не смею ничего сказать вам… я не в силах… Дайте мне собраться с мыслями! уйдите!

– Одно слово!..

– Я отвечу вам… но теперь, умоляю вас, идите!.. После, после…

Я поклонился и вышел.

Вечером я получил от Антонины письмо:

Долг запрещает мне писать вам, но я обещала ответить, и пишу. Извините, если выйдет несвязно Мысли мои разбрелись Я думала о вас Вы правы: я люблю вас, я еще настолько женщина, чтобы любить. Только доверяя вашей чести, решаюсь я на эти безумные строки. Я всегда презирала пожилых женщин, увлекающихся соблазнами поздней любви. Теперь я презираю себя. Я никогда не буду принадлежать вам: это позор Не подозревайте меня, будто я боюсь света, – о нет! за счастье быть вашей я перенесла бы его суд! Но я не в состоянии отдаться человеку, не веря в его любовь, а в вашу верить не могу вы чересчур молоды для меня. Оставьте меня, забудьте Ваше заблуждение скоро пройдет, и, даст Бог, вы найдете себе подругу по сердцу, достойную вас, молодую. Не будем больше видеться. Не пишите мне, – я не хочу. Я люблю вас и, повторяю, еще слишком женщина. Ваше присутствие, ваши слова, растерзают мне сердце, потому что я хотела бы верить вам, а верить нельзя. В мои годы, к несчастью, могут еще любить, но уже не быть любимыми. Ваша А. Р.