– Это было так поэтично, – сказала Ксавьер.

– Вы вернетесь повидать свою семью? – спросила Франсуаза.

– Обязательно, я очень рассчитываю поехать туда этим летом, – отвечала Ксавьер.

Тетя писала ей каждую неделю; в конце концов, они всё приняли гораздо лучше, чем можно было надеяться.

Внезапно углы ее рта опустились, и она стала похожа на немолодую много повидавшую женщину.

– В то время я умела жить, это потрясающе, как я могла все чувствовать.

Сожаления Ксавьер всегда таили какой-то упрек; Франсуаза перешла к обороне.

– Однако я помню, как уже тогда вы жаловались, что очерствели, – заметила она.

– Это было не так, как теперь, – тихо ответила Ксавьер и, опустив голову, прошептала: – Теперь я растворилась.

Прежде чем Франсуаза успела ответить, она радостно сжала ее руку.

– А что, если вам купить одну из этих прекрасных карамелек, – сказала она, остановившись перед розовым магазином, сверкающим, как крестильная коробка.

За стеклом медленно крутился большой деревянный поднос, предлагая алчущим взглядам финики с начинкой, засахаренные орехи, шоколадные трюфели.

– Купите себе что-нибудь, – настаивала Ксавьер.

– Ради прекрасного торжественного вечера не стоит отворачиваться, как в тот раз, – сказала Франсуаза.

– О! Одна или две карамельки – это не страшно, – отозвалась Ксавьер. – Она улыбнулась. – Эта лавка такая красочная. Мне кажется, я вхожу в мультипликацию.

Франсуаза открыла дверь.

– А вы ничего не хотите? – спросила она.

– Хочу рахат-лукум, – сказала Ксавьер. Она с восторженным видом разглядывала конфеты. – А если взять еще и это? – предложила она, показывая на тоненькие леденцы, завернутые в шелковистую бумагу. – У них такое красивое название.

– Две карамели, один рахат-лукум и четверть фунта пальчиков феи.

Продавщица сложила конфеты в пакет из тисненой бумаги, закрывавшийся розовым шнурком.