– Ваши волосы всю ночь попадали мне в лицо, – со смехом сказала она.

– Это вы без конца толкали меня локтями, – возмущенно отвечал Жербер.

Она не без грусти представляла себе возможность пережить завтра похожее пробуждение. В палатке, сжавшись в узком пространстве, она чувствовала себя защищенной жесткостью земли, неудобством и деревянным колышком, отделявшим ее от Жербера. Однако она знала, что сейчас у нее недостанет духа устроить свою постель вдали от него. Бесполезно было пытаться опять относиться с легкостью к смутной тоске, одолевавшей ее все эти дни. В течение двух часов молчаливого восхождения тоска непрестанно возрастала и превратилась в удушающее желание. Этой ночью, пока Жербер будет невинно спать, она станет понапрасну грезить, сожалеть и страдать.

– Вам не кажется, что здесь кафе? – спросил Жербер.

На стене дома висело красное объявление, на котором большими буквами значилось слово Byrrh[13], а над дверью был прикреплен пучок высохших веток.

– Похоже на то, – ответила Франсуаза.

Поднявшись по трем ступеням, они вошли в большое теплое помещение, где пахло супом и хворостом. Сидевшие на скамье две женщины чистили картошку, а за столом перед стаканами красного вина расположились трое мужчин.

– Дамы и господа, – произнес Жербер.

Все взгляды обратились к нему. Он подошел к двум женщинам.

– Будьте любезны, нельзя ли чего-нибудь поесть?

Женщины с недоверием взглянули на него.

– Вы вот так пришли издалека? – спросила старшая из двух.

– Мы поднялись от Бюрзе, – ответила Франсуаза.

– Неблизкий путь, – заметила другая женщина.

– Поэтому мы и проголодались, – добавила Франсуаза.

– Но вы не из Бюрзе, – продолжала старуха с осуждающим видом.

– Нет, мы из Парижа, – сказал Жербер.

Наступило молчание; женщины вопросительно обменялись взглядами.

– Дело в том, что у меня мало что есть для вас, – призналась старуха.

– У вас нет яиц? Или куска пирога? Чего-нибудь, неважно… – сказала Франсуаза.