...К концу дня пошел густой снег. Померкло на улицах. А снег все валил, валил. Редкие прохожие по колено увязали в снежном навале. На вокзале было малолюдно. Поезда не курсировали. Раздавались лишь отрывистые гудки маневровых паровозов, растаскивавших вагоны по тупикам.

Ровно в двадцать три часа по залам ожидания прошагал дежурный по вокзалу с фонарем «летучая мышь» в руках, объявляя по стародавней привычке:

— Приготовиться к посадке на Скобелев. Отправление через пятнадцать минут!

Курсировали тогда так называемые «военные летучки», поезда в несколько вагонов, отправлявшиеся не по расписанию, а по специальным распоряжениям. Такая «летучка» стояла и сейчас. В числе немногих пассажиров был и рослый красноармеец с костылем под мышкой и забинтованной головой. Его сопровождала медсестра. Они направились к двум пассажирским вагонам (еще три вагона были товарными, «телячьими»). Двое чекистов в кожанках, с маузерами на бедрах, при свете фонаря проверили документы раненого и медсестры.

— Порядок, — объявил наконец старший чекист. — Счастливого выздоровления, товарищ. Проходите.

С величайшим трудом хромой красноармеец, поддерживаемый чекистами, влез на подножку.

— Спасибо, братва, — поблагодарил их раненый и скрылся с медсестрой в вагоне.

Чтобы не привлекать к себе внимания, Цветков расположился на верхней полке и тут же укрылся с головой шинелью. «Слава богу! — вздохнул он с облегчением. — Пронесло».

А в это время один из чекистов, проверявших у вагона документы, уже докладывал в оперативном пункте вокзала члену Коллегии ЧК товарищу Шарафутдинову:

— Ахтам Шайхович, севший в вагон человек не кто иной, как сам... Цветков. Я его сразу же, сукиного сына, опознал. Я его знал тогда, когда он в Комиссариате внутренних дел подвизался.

— Послушай, товарищ Афанасьев, а ты не обознался?

— Не мог обознаться!

Шарафутдинов прищурил свои чуточку раскосые глаза, произнес с нажимом:

— Запомни, дружище: ты обознался. В вагон сел красноармеец Михайлов. И даже во сне не посмей думать иначе. Понял?

— Так точно, понял, товарищ Шарафутдинов. Пусть себе раненый бедолага Михайлов едет спокойно в родной Коканд.

Откозыряв, Афанасьев покинул оперпункт, и тут же Шарафутдинов позвонил в ЧК Сидорову.

— Цветочек благополучно сел в вагон...

— Неужели Цветочек?.. Мы ведь думали...

— Мало ли что мы думали. Через полчаса отправляется «летучка». Сажусь в соседний вагон с опергруппой.

— Успеха тебе, друг. Как говорится, ок юл... Доброго пути.