Как ни заставлял он себя, но так и не смог осилить начатой статьи, мысли разбегались, и наконец газета сама выпала из рук, а Пупол, закатив глаза в потолок, стал задремывать.

По улице, громыхая, проехали машины, где-то тонко зазвенело стекло. За окном прошелестел ветер, потрепав занавески. Старушки в саду опять завели разговор, но Пупол поначалу схватывал только бессвязные обрывки, не пытаясь вникать в общий смысл, пока его слуха не коснулось давно не слышанное слово.

— Дикарь… Ни дать ни взять дикарь, Карлина!

Сомнений быть не могло: говорила та щупленькая старушка. Голос соседки Пупол знал хорошо.

— Все они одинаковы, милая. Зверье, вот они кто… — Это вставила Карлина, а вторая продолжала:

— Все низины затопило, наша Лиелупе из берегов вышла. А хозяйка мне и говорит: «Садись-ка ты, Анна, в лодку, поезжай к Даболам, заберешь у них пряжу, я договорилась, нужно хозяину фуфайку связать». Я что? Мое дело подневольное, а грести туда версты три через луга заливные. Да ведь молода была, сил не занимать, лодка легкая. Подогнала к меже, только собралась выпрыгнуть, откуда ни возьмись незнакомый парень. Усы желтые, одет по-городскому, глаза на меня вытаращил, аж под ложечкой засосало. «Откуда, — спрашивает, — ты, красавица, что-то раньше я тебя не встречал!» А сам прыг в лодку, схватил весло, оттолкнулся и туда, где поглубже. Я от страха и не пикнула. А он успокаивает: «Не бойся, покатаю тебя, и только». Так он меня до вечера и прокатал. А на прощанье говорит: «В субботу на ночь свой амбарчик не запирай…» Вот ведь дикарь какой, а?

— Все они, милая, одинаковые, чего от них ждать…

— На берегу народ собрался с баграми, с лодками: думали, утонула я, решили дно прощупывать. А хозяйка надо мной потешается да меня подзуживает: «Это где же ты, шалопута, забулдыгу такого подцепила?» После всех волнений про фуфайку и пряжу ни слова… Прошло немного времени, в воскресенье поутру коров подоила, иду по двору — навстречу хозяйка, будто меня караулила: «Ухажер твой в амбаре… Иди попробуй растолкай!»

— Все они, милая, все на один лад скроены…

— Отворила дверь, гляжу: он самый. Завалился на кровать в одежде, расхрапелся — потолок вот-вот обвалится. А винищем разит, не продохнуть. Господи, да что ж за наказание такое! Я к колодцу, зачерпнула ведерко и ух! — прямо на него. Аж взвился весь, глаза выкатил, жуткие такие, ну, думаю, быть мне битой! Сжалась в комочек, будь что будет. Нет, не тронул. Слова не сказал, из амбара вышел, след мокрый остался.

— Все они одинаковы, все…

— Вот и гадала я: придет — не придет? Помню, сенокос был, иду с граблями, а он опять, как из-под земли вырос, наверное, поджидал в кустах. Хвать из кармана блестящий пистолет: «Не пойдешь за меня, сам застрелюсь и тебя прикончу!» Уж тут делать нечего, видать, судьба мне такая выпала, от судьбы куда ж денешься…