Мне трудно описать, чем я только не занимался в те годы. Но не об этом я стремился рассказать в настоящих записках. Странно, со временем в моих воспоминаниях все чаще стала появляться Наташа. Я не чувствовал ни сожаления, ни раскаяния, но только теперь я осознал, чем она была для меня. Тогда я не понимал всего происходившего, но теперь, когда я то ли очистился от многого, то ли сумел сплавить воедино разочарования, отрезвление и колебания, это становилось для меня все яснее и яснее. У меня появилось впечатление, будто из грубой золотоносной руды выплавляется чистый металл. Это не имело ничего общего с моим разочарованием, но зато я стал более наблюдательным, приобрел способность видеть со стороны. Чем дальше было то время, тем явственнее было убеждение, что, хотя я этого тогда и не сознавал, Наташа явилась самым важным событием в моей жизни. К этому убеждению не примешивалось никакой сентиментальности, никакого сожаления, что я познал это слишком поздно. Мне даже казалось, что если бы я понял это в Нью-Йорке, Наташа, наверное, оставила бы меня. Моя независимость, проистекавшая из того, что я не принимал ее всерьез, по-видимому, и заставляла ее быть со мной. Иногда я размышлял и о возможности остаться в Америке. Если бы я заранее знал, что меня ожидает в Европе! И все же эти мысли набегали и уносились, как ветер, они не порождали ни слез, ни отчаяния, ибо я твердо знал, что одно невозможно без другого. Возврата быть не может, ничто не стоит на месте: ни ты сам, ни тот, кто рядом с тобой. Все, что от этого осталось в конце концов, это редкие вечера, полные грусти, — грусти, которую чувствует каждый человек, ибо все преходяще, а он — единственное существо на земле, которое это знает, как знает и то, что в этом — наше утешение. Хотя и не понимает почему.

АНТИФАШИСТСКИЕ РОМАНЫ РЕМАРКА

АНТИФАШИСТСКИЕ РОМАНЫ РЕМАРКА

Не хотелось бы, чтобы настоящее послесловие (как это иногда случается со статьями к книгам популярных писателей) напоминало хвалебный спич на юбилейном чествовании, а потому начну с вопроса: чем объяснить тот исключительный, можно сказать, сенсационный успех, которым пользовались и пользуются в нашей стране романы Эриха Марии Ремарка, — успех несколько неожиданный, парадоксальный и, видимо, все же глубоко не случайный?

Парадоксальный? Да, элемент парадоксальности в этом успехе есть. Ремарк, писатель отнюдь не бесталанный и со своей общественно значительной темой, не принадлежал к тем классикам XX века, которые определяли направление художественной мысли нашего времени. Он явно проигрывает на фоне глубокой интеллектуальности, запечатленной в творчестве таких оригинальных художников-мыслителей, как А. Франс, Б. Шоу, Т. Манн, Г. Уэллс и др. Его интеллектуальный багаж — это иной раз самые общие места из Шопенгауэра, Ницше и Шпенглера.