Кроме того, она была наслышана о русском учителе Сидорове, который, по ее убеждению, совершил подвиг, связав свою жизнь с орочским народом, и ей хотелось поработать у такого опытного педагога, как Николай Павлович.

Когда в один из вечеров мы сидели с Дарьей Иннокентьевной на берегу Тумнина, она и рассказала мне о своей жизни, которая сложилась у нее необыкновенно.

…Девочку кусали комары. Вечер был сырой и душный, и комары тучей кружились над тундрой. Даже в тесной юрте не было от них спасения, хотя на земляном полу горел очаг из пахучего стланика.

Девочка в кровь исчесала лицо, ручки, заливалась слезами, и мать никак не могла ее успокоить. Тогда отец посоветовал положить ее в лодку. Девочку закутали в оленью шкуру, вынесли к реке и положили на дно старого бата. Отец столкнул его на воду и привязал к ерниковой березке. Девочка успокоилась и заснула.

Никто не слышал, как в предутренней темноте поднялся ветер, как взбудоражилась река, как сорвало с привязи бат и унесло течением.

Когда, разбуженный оленьими колокольцами, отец открыл глаза и увидел в дыре, куда выходила труба, кусочек утреннего неба, он повернулся спиной к жене и закурил. Жена знала, что муж не выйдет из юрты, прежде чем не выкурит трубку, и не торопила его идти проведать девочку.

Он встал, подбросил в очаг стланика и долго раздувал полуистлевшие угли. Когда огонь запылал, он не спеша надел унты, меховой жилет, плеснул из чеплашки на лицо немного воды и, вытираясь на ходу, вышел.

«Пора и мне вставать», — вслух подумала жена. Но в эту минуту услышала отчаянный крик мужа:

— Мэнгукчана, нашу девочку унесла река!

Еще не веря несчастью, она вскочила и, придерживая рукой распущенные волосы, побежала к реке.

Там, где прежде стоял бат, плескались волны. Мэнгукчана хотела крикнуть мужу, чтобы он позвал сына Лядэ, но Тэрганэй, схватив чаут — лассо, уже бежал к оленям. С ходу набросив лассо на рога белого верхового укчака, Тэрганэй сильным рывком выхватил его из стада и сразу же хотел оседлать, но укчак не давался. Несколько минут эвенк успокаивал оленя; наконец, оседлав, сел на него верхом и помчался вдоль холмистого берега, надеясь догнать и перехватить бат.

Мэнгукчана проводила его взглядом, а когда муж скрылся за поворотом, опустилась на сырой от росы ягель и закрыла руками лицо.

Два часа скакал Тэрганэй на белом олене, и за это время трижды поворачивала река. Перед тем как руслу реки повернуть в четвертый раз, навстречу поплыл такой густой туман, что в десяти шагах ничего не было видно. Ослепший от тумана олень стал припадать на передние ноги, и, как ни бился с ним эвенк, укчак бежать уже не мог.