— В любви тебе везет, — смеясь, сказал Сливковский, записывая висты. Он положил карандаш. — А Владлен того… труса не отпраздновал? А? Конечно, трахеотомия — это уж не такая сложная операция, как думают милейшая Серафима Филатовна и прочие дамы. Сейчас не времена Чехова… У Чехова в каком-то рассказе врач заражается от дифтерийного мальчика и почивает в бозе. Тогда и аппендицит казался опасным делом. Ну, во всяком случае, наш Владлен преодолел страх, а опыт потом придет. Мальчик в Лужках спасен… Чья первая рука? Ваша, Михаил Евдокимович? Вы что-то задумались, не мизернуть ли собрались?

Игра продолжалась.

Абажур на лампе был шатровый, из голубого шелка. На скатерти лежал световой круг, и в нем вилось множество толстых серебристых ночных мотыльков. За садом слабо теплилась розовая полоска зари, словно напоминая, что не за горами утро.

Заскрипели ступеньки крыльца, со двора вошла Серафима Филатовна. Сливковский ласково прищурился.

— Проводили юного эскулапа? Вероятно, чувствует себя Бурденкой?

— А почему бы не чувствовать? Вспомните себя в этом возрасте.

— О дражайшая. Даже во сне перестал видеть себя молодым. То мне снится, что я осел и везу в гору тюки. То веду прием больных, а им и конца-краю нет, у меня ж коленки трясутся от усталости. Это Щекотиным будущие лавры и улыбки красавиц.

— Да уж всегда смелой молодежи. В общем я за Владлена Сергеевича очень рада. Хотите, я вам что-то покажу? Минутку.

Серафима Филатовна вышла из комнаты и тут же вернулась.

— Посмотрите это фото.

На ее ладони лежала альбомная фотография девушки с высокой, весьма сложной прической, похожей на маленькую вавилонскую башню.

— Хорошенькая, не правда ли? — продолжала Серафима Филатовна, сделав вид, что не замечает любопытного взгляда мужа. — Это невеста Владлена. Ведь для него операция в Лужках не просто… ну как сказать? Путь в большую хирургию. А и путь к браку.

— К браку? — воскликнул Сливковский. — А! Понял! Владлен дал себе зарок не жениться, пока не сделает самостоятельно операцию? Двойная виктория? Тогда с него причитается полдюжины шампанского или хотя бы бутылка самогонки.

Доктор Ржанов с жадностью рассматривал капризно надутые губки девушки, выщипанные в ниточку брови, быстро, мельком глянул на жену и опять уткнулся в карты. Уши у него горели.

На веранду поспешно вошла пожилая женщина в застиранном, штопаном халате, в больничных шлепанцах на войлочной подметке, нерешительно остановилась у двери.

— В чем дело? — увидев ее, спросил Ржанов.

— Нехорошее дело, Лексей Иваныч. Больной сбежал с нервнологического.