Альваро
Серафина. Мой муж возил бананы в десятитонке.
Серафина
Альваро. Ну, ведь он был барон.
Альваро
Серафина. А вы только бананы возите?
Серафина
Альваро. Только бананы. А что еще можно?
Альваро
Серафина. Мой муж возил бананы, но под ними кое-что еще. Он ничего не боялся, смелый был, как цыган. «Как цыган»? Кто это сказал? Не хочется вспоминать. (Разговор их полон непонятных колебаний, незаконченных фраз и неопределенных жестов. Каждый из них перенес унижение и теперь находится в некоторой прострации. В их разговоре удивительная интимность и теплота, возникающая при первой встрече двух одиноких людей, обоим это необычно приятно, словно прохладный ветер подул вечером после палящего зноя. Серафина машинально берет со стола открытку с видом Сицилии.) Священник был против этого.
Серафина
(Разговор их полон непонятных колебаний, незаконченных фраз и неопределенных жестов. Каждый из них перенес унижение и теперь находится в некоторой прострации. В их разговоре удивительная интимность и теплота, возникающая при первой встрече двух одиноких людей, обоим это необычно приятно, словно прохладный ветер подул вечером после палящего зноя. Серафина машинально берет со стола открытку с видом Сицилии.)
Альваро. Чего?
Альваро
Серафина. Чтобы я хранила пепел. Это против закона Церкви. Но мне надо было хоть что-то оставить себе, а больше у меня не было ничего. (Кладет открытку.)
Серафина
(Кладет открытку.)
Альваро. А что здесь дурного? Ничего. Тело б уже разложилось, а пепел, он всегда такой же.
Альваро
Серафина (с готовностью). Ну да, тела разлагаются, а пепел всегда такой же. Смотрите. Это наша свадьба. (Нежно снимает со стены фотографию.) Это я – невеста, а это (ударяя по фотографии пальцем и поворачивая к нему сияющее лицо) – мой муж! (Пауза. Он берет фотографию, подносит к глазам, затем отставляет, затем – снова к глазам. Все это с подчеркнутым проявлением благоговения.) А? А? Что скажете?